Солист Мариинского театра Илья Кузнецов подвел итоги 12-летнего цикла бенефисом "Sforzo", данным на сцене Консерватории. За жизненными и творческими перипетиями танцовщика следила ОЛЬГА ФЕДОРЧЕНКО.
Кузнецов, нордический фактурный блондин, — одна из звезд выпуска памятного 1995 года, когда в театр пришли Диана Вишнева, Майя Думченко, Софья Гумерова и Андриан Фадеев. Только, в отличие от коллег по цеху, его 12-летний театральный путь куда более извилист и полон неожиданных "отклонений". Сначала он совершил, как и положено танцовщику с аттестатом "классический премьер", паломничество в академическую хореографию (обязательные Зигфрид, Альберт, Ромео). Позже Кузнецов вдруг обнаружил себя в иных "географических координатах" — в характерных ролях тех же самых балетов, например колдуна Ротбарта, страстно влюбленного лесничего Ганса, яростного дуэлиста Тибальда. А совсем недавно дебютировал в роли злодейки Карабос в "Спящей красавице". Порой случалось на гастролях утром танцевать Альберта, а вечером Ганса, на следующий день вновь следовал "двойник", на сей раз с Ромео и Тибальдом. Пожалуй, на сегодня Илья Кузнецов — единственный премьер Мариинки, с одинаковым успехом выступающий в столь разнохарактерном репертуаре и (редкий случай) не отказывающийся от партий второго плана.
В театре Кузнецов никогда не считался "паинькой": в советское время перед зарубежными гастролями он не прошел бы аттестационную комиссию, состоящую из директора, секретаря парткома и профсоюзного лидера, которая налепила бы на него клеймо "невыездной". Был у него и период "разброда и шатаний", когда танцовщик подолгу не выходил на сцену. Однако смог взять себя в руки и стал желанным партнером балерин старшего поколения: Ирма Ниорадзе и Юлия Махалина нашли в Кузнецове помимо бесспорных достоинств в дуэтном танце редкостную отзывчивость к хореографическим экспериментам и готовность участвовать в проектах, не всегда сулящих мгновенную славу, но гарантирующих немалый актерский драйв в процессе и репетиций, и представлений.
Так что к первому в своей карьере бенефису Илья Кузнецов подошел с репутацией дебошира и сердцееда. И большинство исполненных танцовщиком номеров эту репутацию поддерживали. Задиристое "аморальное" прошлое Кузнецова отчетливо проявилось в выбранном им репертуаре: пижонистый Хулиган, благородный, но все же разбойник Конрад. Любителя чувственных удовольствий он отыграл в партии офицера, который утратил бдительность в страстных объятиях Маты Хари, а также кавалера де Грие. Бесспорно положительным господин Кузнецов стал лишь в образе рыцаря Жана де Бриена (гран-па из "Раймонды"), но если вспомнить историю крестовых походов, то какое-нибудь пикантное приключение в анамнезе этого персонажа отыскать тоже можно.
Впрочем, хулиганил Кузнецов в свой творческий вечер сдержанно. Хореографические "ругательства" трудного подростка, не лишенные изящных пластических "оборотов", оставались в выверенных классических рамках. Любовное наваждение офицера — невольного предателя государственных секретов (фрагмент балета "Мата Хари" в хореографии Владимира Романовского) строго соответствовало дозволенному эротическому накалу. В гран-па из "Корсара" (с участием Ирины Перрен и Игоря Колба) Конрад Кузнецова со снисходительностью хозяина жизни наглядно воплощал принцип "кто девушку ужинает, тот ее и танцует". Очаровательная легкая небрежность исполнения, холеная барственность и вальяжность в движениях, неотразимая улыбка природного голубоглазого блондина стали главными козырями вечера.
Финальный номер "Возвращение" долженствовал резюмировать идею бенефиса. Ему предшествовал своеобразный эпиграф из "Дневников" Вацлава Нижинского, который прочел Константин Анисимов: "Я хочу танцевать, рисовать, играть на рояле: Бог ищет меня, и поэтому мы найдем друг друга". Необязательная хореография Данилы Салимбаева на музыку моцартовского "Lacrimoso" в меру способностей воплощала текст: герой крестился, падал, страдал, пристально вглядывался в зал. Финальная поза — микеланджеловский Адам со знаменитой фрески в Сикстинской капелле — ясно декларировала новое жизненное кредо господина Кузнецова: его сотворили заново, отныне он бел, пушист, невинен и готов начать новую жизнь с чистого листа. Публика была в восторге: количество молодых и зрелых девиц, желавших вручить цветочные подношения кумиру, соизмеримо было, пожалуй, с числом поклонниц "Ласкового мая".