Шоу "Best of MOMIX" Театра танца из США "МОМИКС" в Мюзик-холле начался возмущенным свистом, а завершился восторженным топотом. Присоединиться к зрителям хотелось ОЛЬГЕ ФЕДОРЧЕНКО.
Театр "МОМИКС", художественным руководителем и хореографом которого является Моисей Пендлтон (Moses Pendleton, название труппы является производным от "Moses mix", "смесь Моисея"), за 20 лет жизни завоевал репутацию театра-иллюзиона с танцорами, которые отличаются одновременно большой изобретательностью и пластической красотой. В активе коллектива — участие в "Homage a Picasso" в Париже и премия "Эмми" в категории "Лучший специальный проект в области исполнительских искусств". В Россию господин Пендлтон привез дайджест из наиболее удавшихся своих работ.
Перечисленные в программке названия 13 номеров настраивали на дивертисментное восприятие. В изобретательной хореографии господина Пендлтона мускулистые артисты демонстрировали отличное владение собственными телами, чудеса эквилибристики и отменную работу с предметами из арсенала художественной гимнастики. Йесмин Ли с ленивой грацией чувственно вращает огромный обруч (номер "Орбита"). Сара Каппрафф и Тимоти Мелади сплетаются телами в немыслимых поддержках, противоречащих всем законам гравитации ("Туу"). Три персонажа в белом меланхолически перекатывают огромные мячи, удерживая их совершенно непостижимым образом ("Нерест"). Забавный человечек с головой Эйнштейна заходится в истерическом смехе, переворачивая сознание с ног на голову, причем в буквальном смысле — в финале своего номера он крутит пируэты на макушке ("Последний водевиль"). Громадная то ли гусеница, то ли сороконожка, сложенная из четырех атлетических тел, забавно ползает по сцене ("Танец Хилы"). Атлетический Даниэль Арико, словно в кокон, виртуозно обвивает себя красной лентой, которая в некоторые моменты словно становится его второй кожей ("Заар"). Тод Бернсед и Николь Лойзидес танцуют на лыжах (!) нечто лирическое и воздушное, наглядно доказав, что для истинных служителей хореографии не может помешать ни пол, ни обувь ("Тысячелетие Скива"). Световая партитура спектакля (Коррадо Верини) внесла в происходящее свою долю мистики: загадочный полумрак окутывал тела исполнителей недосказанностью, выделяя внезапно ворвавшимся лучом света эмоциональные пики хореографии.
Между тем дивертисментный принцип компоновки материала вдруг обнаружил затаенную логику. Необязательная, казалось, последовательность номеров на деле обернулась танцевальным "Заветом от Моисея Пендлтона". Монотонное кружение обруча в "Орбите" на деле явилось сотворением мира; неразрывное единство двух существ в "Туу" — Адамом и Евой; белоснежные персонажи, жонглирующие мячиками в "Нересте", — ангелы-хранители с добрыми делами; гусеница-сороконожка предстала змеем-искусителем, а хохочущий и вертящийся на голове Эйнштейн — Господом Богом. Завивающаяся вокруг тела красная лента символизирует власть порока, а парящие в невесомости серебристые лыжники — изгнанные из рая прародители человечества. А еще есть притчи о Ноевом ковчеге, Юдифи, матриархате, тщательно замаскированные под ничего не говорящими названиями "Ловец снов", "Ветер", "Спутник". В финальном номере "Например" труппа блестяще оправдывает свой титул танцовщиков-"иллюзионистов": их тела, спроецированные на огромный экран при помощи луча света и преломленные зеркалами, преображаются, искажаются, прорастают, парят, складываются в причудливые конфигурации, подобно стеклянным осколкам в детском калейдоскопе. Зал, как и в начале, выл, визжал и свистел. На этот раз — восторженно.