"Одна из проблем в том, что русские очень умны"

Компания Kroll хорошо известна всем, кто когда-либо сталкивался с репутационными рисками в России. Однако непосредственно о том, как работает бизнес Kroll, известно лишь ее клиентам — специалисты по расследованиям и репутационным рискам из Kroll не склонны что-либо обсуждать в присутствии третьих лиц. Глава европейских операций Kroll ТОММИ ХЕЛСБИ рассказал обозревателю "Ъ" МАКСИМУ ШИШКИНУ о том, почему компания расширяет свой бизнес в России, хотя, казалось бы, репутационные риски в России существенно сокращаются.

— Что изменилось в бизнесе Kroll в России по сравнению, скажем, с 2002-2003 годами?

— Во-первых, мы осознали, что российские клиенты — это просто клиенты, мы делаем для них то же самое, что и для западных клиентов пять-десять лет назад: помогаем обеспечивать безопасность в плохо знакомых ситуациях и странах — в Африке, например, делать due diligence при приобретениях компаний и так далее. Они все больше ведут себя как мультинациональные корпорации. Скажем, ЛУКОЙЛ или "Роснефть" сталкиваются примерно с такими же проблемами, что и Shell.

Есть и разница, важная для российских компаний. Если вы впервые в городе, вас, скорее всего, попробуют надуть — те же таксисты запросят тройную цену. Shell работает в Нигерии 50 лет и более или менее знает, кто может пытаться мошенничать, как это обычно делается и вообще что почем. Тому же ЛУКОЙЛу надо быть гораздо осторожнее. Российские компании все чаще просят нас помогать в подобных ситуациях.

Во-вторых, идет экспансия на внешние рынки: металлурги из России и Украины покупают компании в Европе, нефтяники — сети заправок, чтобы расширить свой рынок. Это всегда сопровождается рисками. Главное, что надо понимать,— почему бизнес продается. Например, если кто-то дешево продает квартиру, не связана ли скидка от рыночной цены с тем, что соседи слишком шумные? Одно из наших преимуществ — мы хорошо знаем, какие вопросы надо задавать до сделки. А после того как покупка все же состоялась, иногда обнаруживается, что нужна "уборка": какие-то процедуры неприемлемы, обнаруживается внутренняя коррупция или мошенничество. Мы много лет делали это для западных клиентов, теперь все чаще и для русских.

— В последние годы Kroll существенно расширяет бизнес в России, хотя по идее в 90-х у вашей компании тут должно было быть больше работы. В чем причина?

— В тот момент Kroll слился с другой компанией, и мы унаследовали контроль над двумя производственными компаниями — одной в Москве, другой в Санкт-Петербурге. Головной офис в Нью-Йорке попросил меня проследить за их продажей другим партнерам по этому бизнесу. Уже довольно давно мы обнаружили, что возможности для нашего бизнеса в России невероятно благоприятны.

Мы открыли офис в Москве десять лет назад. Тогда мы в основном работали с западными клиентами, которые приезжали в Россию. Типичный клиент тогда был CEO международной организации — он был испуган, ему нужен был кто-то, кто бы встретил его в аэропорту, присмотрел бы за ним, чтобы у него не было проблем. То есть, конечно, если он не дурак, проблем у него и так не было бы, поэтому на самом деле речь шла об обеспечении комфорта.

Пять лет назад наш бизнес уже сильно отличался от того, что было десять лет назад. В основном это были западные компании, инвестирующие в Россию. Как правило, это были финансовые институты и большие компании. Они покупали российские компании, создавали совместные предприятия, нанимали управляющих и персонал, им надо было лучше понимать бэкграунд людей, с которыми они работали. А мы делали для них due diligence.

Но около пяти лет назад все изменилось. У нас появились российские клиенты, как выяснилось, они хорошие клиенты, они хорошо понимают важность информации в бизнесе (господин Хелсби употребляет слово intelligence, оно обозначает не только информацию, но и, например, прозорливость, а также разведку.— "Ъ"). При этом российские компании довольно охотно по сравнению с нашим опытом в других странах встревают в конфликты, споры и судебные тяжбы. Русские компании привыкли довольно агрессивно добиваться "справедливой доли". В результате у нас появилось много клиентов в России, которые заинтересованы в наших услугах, чтобы более успешно вести дела как друг с другом, так и с западными компаниями. Кроме того, большая доля операций российских компаний проводится через офшоры, мы помогаем им лучше понимать операции их партнеров.

Еще одна сфера нашей активности — помощь российскому бизнесу по репутационным вопросам. В какой-то момент мы осознали, что российские газеты, особенно в 90-х, публиковали любые, даже самые невероятные истории, если публикация была оплачена. Конечно, в России понимают, что, если где-то написано, что N — гангстер, что он причастен к наркотрафику, верить этому совершенно необязательно. Более того, читая такую историю, российский читатель скорее задумается о том, кто заказал публикацию, чем поверит в то, что N действительно гангстер. Проблема в том, что в американском банке такого понимания нет, его исследователи находят в интернете статью о том, что N — гангстер, и делают вывод о том, что иметь дело с ним не стоит. Причем это совершенно необязательно статья из российской газеты, западные газеты часто повторяли и повторяют все это, ведь никто и никогда всерьез не оспаривал такую информацию. Пять-десять лет назад самим фигурантам этих историй было не слишком интересно, какие небылицы про них пишут. Все это создало серьезные осложнения для целого ряда крупных российских компаний и предпринимателей. Ну и, конечно, возможности для нашего бизнеса.

— Можете назвать российских клиентов, которым вы помогали?

— Альфа-банк, например. Они обратились к нам, обнаружив, что многие западные финансовые институты боятся иметь с ними дело. Дело в том, что досье, сделанное одним из наших конкурентов, было основано как раз на таких газетных историях, о которых мы только что говорили. "Но это же неправда, мы не занимались торговлей наркотиками, не убивали людей",— сказали они. "О`кей, расскажите вашу версию, например, того, как возникли обвинения про ввоз героина под видом сахара",— попросили мы. Выяснилось, что история началась в 1996 году, а поводом к ней послужил конфликт из-за права аренды недвижимости на Новом Арбате.

— И как вы проверяли достоверность событий, имевших место больше десяти лет назад?

— Нам удалось найти пиарщика, который признался не только в том, что разместил публикацию, но и в том, что придумал ее от начала и до конца. Вы можете спросить — "Альфа" же могла заплатить ему, чтобы он соврал нам: врал же он раньше? Поэтому мы пошли дальше. Мы провели собственное расследование в Хабаровске, где, собственно, якобы все и происходило. Мы опрашивали местные власти, милицию — они подтвердили, что никакой такой истории просто не было.

— Кого-нибудь еще назовете?

— Нет. "Альфа" разрешила нам рассказывать о результатах наших расследований, когда стала публичной. С большинством других клиентов мы связаны соглашениями о конфиденциальности. Другие клиенты показывают их банкам, партнерам и регуляторам, но выраженного желания делать их публичным у них нет. У "Альфы" была особая причина раскрывать результаты наших расследований. Как я понимаю, по российскому законодательству в судебных процессах по нанесению ущерба репутации надо доказывать реальный, а не теоретически возможный размер ущерба. Стоимость контракта с нами как раз и была одним из обоснований.

— А что вы делаете, если подобные истории подтверждаются? Скелеты в шкафу бывают и не только выдуманными...

— Мы полагаем, что наши клиенты отдают себе отчет в том, что мы проводим реальное расследование, и рассчитываем на то, что, если вскрываются реальные проблемы, нам скажут спасибо, и мы больше никогда не увидим этих людей. Если люди готовы к нашему расследованию, они, как правило, отдают себе отчет в том, что ничего всерьез плохого за ними нет.

— Странно, но, рассказывая о деятельности Kroll в России, вы начинаете с 1997 года. В то же время главное, что знают о вас здесь,— то, что в 1992 году Kroll искал "золото партии". Чем история закончилась?

— Рад, что вы задаете этот вопрос,— примерно каждые полгода в России появляется статья на эту тему. Как правило, не соответствующая действительности. Но это трудный вопрос для нас, потому что на него должны отвечать не мы, а наш клиент. В этом контракте мы, как и обычно, были связаны условиями конфиденциальности, а российское правительство никогда не давало нам разрешения рассказывать об этой истории. Одной из причин, в силу которой нас тогда наняли, была попытка продемонстрировать МВФ и другим международным институтам, что Россия серьезно относится к борьбе с бегством капитала и установлению прав на свои активы за границей. МВФ тогда задавался вопросом: если русские собираются занимать деньги, серьезно ли они относятся к тому, чтобы их отдавать.

Но даже если бы я мог говорить подробнее, я бы смог рассказать только половину истории. Наше расследование касалось только заграничных дел, была еще группа в России — кажется, из прокуратуры, которой мы, собственно, передавали наши результаты. Доступа к их деятельности мы уже не имели.

Я могу рассказать, что мы обычно обнаруживаем, когда к нам обращается какая-нибудь компания, у которой украли деньги. Обычно есть иллюзия, что есть какой-то счет, где они лежат,— так никогда не бывает. Люди, которые крадут деньги, очень много тратят — чтобы украсть, чтобы спрятать, чтобы защититься. Вернуть деньги полностью никогда не получается. Зато иногда можно наказать людей, которые их украли, которые допустили кражу, разобраться, какая "дыра" в безопасности ее обеспечила. В любом случае, даже если деньги найдены, хотя бы и частично, их возвращение — очень трудная, дорогая и длительная процедура. Россия в конце 80-х была не слишком прозрачна, а если учесть, что деньги переводились не просто скрытно, а еще и на "секретные цели" и документации просто не было или не сохранилось, доказать что-либо в суде может быть сложно.

— Но удалось же Филиппинам найти свои деньги в Швейцарии...

— Да. Там был очень хороший след, очень убедительные доказательства, что деньги украдены. Но уже десять лет $800 млн заморожены на счете, а швейцарские банки и суды говорят очень простую вещь: "Вы должны доказать, что это ваши деньги". Чаще всего государственные деньги возвращаются по взаимной договоренности, а это редко публично.

— Слово "откат" — важное для российской деловой практики. Часто ли российские клиенты интересуются борьбой с мошенничеством внутри своих компаний?

— Коррупция и мошенничество не одно и то же, второе гораздо шире. Проблема откатов и корпоративной коррупции известна в России давно, и с ней как-то научились справляться. По мере того как бизнес эволюционирует, возникает множество других схем обмана работодателя, и у нас все чаще интересуются, как им противодействовать. Это и несанкционированное использование средств на банковских счетах, и инсайдерская торговля, и продажа внутренней информации, и многое другое.

Одна из проблем в том, что русские очень-очень умны. Если в западных компаниях каким-то образом крадут деньги, русским не нужно много времени, чтобы придумать, как повторить эту схему. Мы и занимаемся расследованиями того, как средний менеджмент выводит деньги из компании. Но примеров я привести не могу: клиенты приходят к нам, чтобы мы помогли им решить проблему, а не рассказывали об этом газетам.