Поиски безумия

рассказывает Роман Должанский

Три года назад киевляне уже имели счастливую возможность видеть, с каким бешеным темпераментом и виртуозностью эксцентрика Константин Райкин умеет играть шекспировские роли. Тогда это был злодей Ричард III, изобретательно аранжированный для художественного руководителя и ведущего актера московского театра "Сатирикон" режиссером Юрием Бутусовым. Теперь этот же тандем сочинил трагического, хотя, как и в прошлой постановке, пересыпанного всевозможными гэгами и клоунскими репризами "Короля Лира".

Эту пьесу театральная традиция давно разрешает играть в отрыве от конкретной почвы. И в том, что даже самый дотошный зритель едва ли определит, где и когда происходит действие спектакля Юрия Бутусова, ничего удивительного нет. Он поставлен вне географии или истории, потому что поставлен он на обломках театра — не "Сатирикона", разумеется, дай бог всем театрам так прочно и осмысленно стоять на ногах, как получается у этого,— а на обломках, можно сказать, мирового театра. Сцена, полностью обнаженная постоянным соавтором режиссера, художником Александром Шишкиным, больше всего похожа на склад декораций. Массивные красные двери ведут в никуда; из-за кулис виднеются не относящиеся к делу картины — из других каких-то спектаклей; разбросанные повсюду фанерные листы и доски готовы стать материалом еще для каких-то постановок, а неровная серая масса, которая покрывает пол, напоминает об отвалах пустой породы.

Юрий Бутусов не боится добавлять к этой субстанции все новые и новые килограммы. Судя по этому спектаклю, он не принадлежит к режиссерам, чахнущим над златом собственных находок, с легкостью отказывается от любых эффектных приемов и решений в пользу новых. Лишь бы это стало для зрителя очередным внешним раздражителем, будь то какой-нибудь странный объект оформления или неожиданная интонация — вроде кукареканья Глостера (Денис Суханов), скрывающегося в пианино; появление белых мертвецких масок на лицах актеров — или сильный смысловой акцент: Лир у Бутусова душит шута, которого против обыкновения играет здесь не актер, а актриса. Раз мир лежит в обломках, спроса с театра никакого: что осталось, то и видно. А от чего именно остались те или иные обломки, зрителю предлагается додумать самому.

Впрочем, как и в "Ричарде III", главной приманкой спектакля остается центральный исполнитель. Честно говоря, как-то особенно рекомендовать Константина Райкина в роли Лира даже неловко. Великий актер играет великую роль мирового репертуара — какими дополнительными лакомствами надо в этой ситуации соблазнять публику? Какие опасения развеивать? Что рановато ему по возрасту? Но представления о Лире как о дряхлом старце, примериваться к роли которого позволено только тем актерам, которым самое время задуматься о душе, давно отошли в прошлое. То, что Лиру не обязательно быть величественным романтическим трагиком, тоже всем известно. Ну, а тем несчастным, кого уже совсем отучили выходить из дома, если зрелище не обещает хоть толики сенсационности, скажем, что в одной из сцен артист бегает по сцене в одних трусах. Хотя главные достоинства этой работы, безусловно, заключены в содержании, а не в забавных приспособлениях. Отпустивший бороду (впрочем, недлинную) Константин Райкин играет Лира не королем, но озабоченным, упертым, сосредоточенным на какой-то важной для одного него мысли человеком. В игре его поначалу многое кажется случайным, пока вдруг не осознаешь, что райкинский Лир очень хочет сойти с ума — он не боится безумия и не притворяется ненормальным, но истово жаждет помутнения рассудка. Может быть, именно оттого, что все вокруг него в развалинах, а собрать — вне его сил.

Так или иначе, но те, кому посчастливится посмотреть этот спектакль, наверняка долго не забудут две райкинские сцены. Одна — во втором акте, когда главный герой буквально вырастает на авансцене из вороха газет и силой своего дарования сжимает в кулаке зрительское внимание, произнося наконец-то действительно безумный и одержимый монолог. Вторая — финал, в котором Лир мечется между телами дочерей, пытаясь каждое из них усадить на табуреты перед тремя роялями. Мертвые дочери оседают и падают, а Лир неустанно поправляет и поправляет их поочередно, пока сцена окончательно не погружается во мрак. Мечта героя осуществилась, он стал безумным. Но за это лишен избавления смертью — не обессмертен, но обречен на муку одиночества.

Международный центр культуры и искусств / 1 (19.00)