Славный кошмарный он

кино/диктатор

Нет, нет, конечно, Гитлер и Сталин — персонажи бесчисленных фильмов. Но они уникальны по масштабам того, что им удалось натворить. Кино мстит им за то, как они использовали его выразительные средства. На экране они независимы от Шикльгрубера и Джугашвили. Они — идеи, псевдонимы созданных ими структур, а не личности, тем и привлекательны для режиссеров. Но если отвлечься от статистики жертв, они — лишь два статиста среди бесчисленных каудильо, поглавников, отцов нации.

Фильмов о диктатурах, об атмосфере всепроникающего страха — множество. О диктаторах — почти что и нет. В лучшем случае мы видим их портреты в кабинете следователя, пытающего или совращающего свою жертву. Режиссеры за многие годы нашли оправдание такому взгляду на историю. Им, дескать, интереснее "маленький Гитлер", "маленький Сталин", "маленький Пиночет", а не "большой". Интереснее палач, тлеющий в душе обывателя, чем тот, кто раздует угли палачества.

Когда речь идет о великих палачах, этот подход объясним. В конце концов, главный шок от Нюрнбергского процесса заключался в том, что мир осознал: самая цивилизованная нация готова стать коллективным сообщником соблазнившего или изнасиловавшего ее лидера. Гитлер и Сталин интереснее всего на экране, когда не достигли еще высот власти. Дурковатый богемный художник, искренне втыкающий венских друзей-евреев в свой антисемитизм в "Максе" (Max, 2002) Менно Мейеса. Ласковый гость, навещающий умирающего Ильича в Горках в "Тельце" (2001) Александра Сокурова. Но свет клином на Гитлере и Сталине не сошелся. Диктаторов, более киногеничных и интригующих, чем они, не счесть.

Жан-Клод Дювалье, 25 лет терзавший Гаити, спал в гробу, мнил себя "доктором Суббота", божеством вуду, а тонтон-макутов, своих гестаповцев,— натуральными зомби. Канцлер Дольфус, карлик, выжигавший рабочие кварталы Вены артиллерийским огнем, принял мученическую смерть от рук австрийских эсэсовцев, недовольных его дружбой с Муссолини. О Пол Поте, в рекордные сроки истребившем большинство камбоджийцев, до сих пор вообще неизвестно, кем он был до того, как стал диктатором. Величественный Карл-Густав Маннергейм на полгода опередил Ленина с обустройством концлагерей для политических противников. Но нет о них фильмов, и не предвидится.

Маршал Тито на экране после смерти появился однажды, да и то в виде призрака. Чан Кайши — статуя, под которой танцуют герои порномюзикла Цай Минляня "Капризное облако" (2005). Саддам Хусейн — клоун из "Голого пистолета". Нередко режиссеры убегают в чащу ассоциаций, где сам черт ногу сломит. Ричард Лонкрейн переодевает Ричарда III ("Richard III", 1985) во френч 1930-х и заставляет предлагать полцарства за броневик. Анджей Вайда делает Робеспьера похожим на генерала Ярузельского в "Дантоне" (Danton, 1982).

Да, режиссеры не любят диктаторов. Единственный, кто объяснился в любви к "сильной руке",— голливудский классик Грегори Ле Кава. Архангел Гавриил ("Gabriel Over The White House", 1933) вселялся в тело погибшего президента. Испытав благодать, тот разгонял министров, вырезал гангстеров, загонял безработных на военные заводы и под дулами орудий заставлял послов стран Европы и Азии принять условия "Pax Americana", после чего смиренно отдавал душу богу.

"Гавриил", кажется, первый экранный диктатор. Это объяснимо: в 1930-х, например, в Восточной, Южной, Центральной Европе, кроме Чехословакии, не было вообще ни одного демократического режима. Впору бы испугаться, а кинематограф отчаянно веселился: многие годы диктаторы на экране оставались клоунами, правящими невесть какой страной, неизвестно, где расположенной.

В "Утином супе" (Duck Soup, 1933) Лео Маккэри светский дегенерат Руфус, сыгранный великим паяцем-сюрреалистом Гручо Марксом, становился диктатором фантомной Фридонии по прихоти меценатки-миллионерши. Нападал на соседнюю Сильванию. Офицеру, доверительно сообщившему, что артиллерия бьет по своим, совал купюру: "Пусть это останется между нами". В "Последнем миллиардере" (Le dernier milliardaire, 1934) Рене Клера "варяг", приглашенный спасти от финансового краха фантомную Казинарию, лишался остатков разума после покушения: приказывал министрам ходить на четвереньках, приветствовать его лаем, напоминающим "хайль Гитлер", и вовлекал безработных в общественно полезные работы, заключавшиеся в хождении по кругу. Даже Аденоид Хинкель из "Великого диктатора" (Great Dictator, 1940) Чарли Чаплина, считающегося эталоном гражданской совестливости,— такой же традиционный для 1930-х придурок, как герои Маккэри и Клера.

Может показаться странным, но единственной страной в 1930-е годы, которую критики диктаторов рисковали называть по имени, был Китай. В "Горьком чае генерала Йена" (The Bitter Tea Of General Yen, 1933) Фрэнка Капра и фильме Льюиса Майльстоуна "Генерал умер на рассвете" (The General Died At Dawn, 1936) фигурировали зловещие генералы, властители провинций разорванной гражданской войной страны, похотливые садисты, фанатики, мастера артистичных самоубийств. Китай действительно был рассадником таких вот зловещих героев. Но никто из прототипов этих генералов не подал бы в суд на режиссеров, в отличие от немецких, испанских или югославских национальных лидеров.

Да и до сих пор единственный диктатор, явившийся на экране под своим именем,— угандийский тиран Идди Амин в "Последнем короле Шотландии" (The Last King Of Scotland, 2006) Кевина Макдональда. Заводной каннибал, отплясывающий, что твоя Мириам Маккеба, на митингах, умеющий очаровать шотландского врача-идеалиста, а затем швырнуть его в камеру пыток. Почему? Может быть, потому, что Амин умер незадолго до съемок, да и никому в мире не пришло бы в голову подавать иск в защиту его чести и достоинства. Тут, кстати, есть легкий расистский подтекст: причуды Амина можно списать на специфику "третьего мира". Кто бы снял такое кино про Франко, Пиночета, Ататюрка, Пилсудского, Чан Кайши? Никто. Они живы в национальной памяти стран, которые тиранили и соблазняли, живы и мстительны.

Впрочем, возможно, традиционные диктаторы действительно уже не актуальны. В повестке дня — диктаторы "сетевые", не харизматики, а производные от некой коллективной воли. Не люди, а файлы. Не вожди хунты, а пресс-атташе. Первый такой диктатор появился в "Альфавиле" (Alphaville, 1965) Жан-Люка Годара: доктор фон Браун, технократ, то ли подавляющий с помощью компьютера все человеческие чувства во "внешних мирах", то ли сам ставший рабом компьютера. Последний — истеричный канцлер Сатлер в "V — значит вендетта" (2006): "большой брат", якобы контролирующий все и вся в Соединенном Королевстве, отдавшемся ему на волне антитеррористической истерии, но беспомощный перед одиноким мстителем, которому плевать на политтехнологии. Самый изощренный диктатор оказался самым уязвимым.