Прекрасная дама в Великой депрессии

рассказывает Анна Толстова

Навязшее в зубах слово "гламур" в его нынешнем значении стали употреблять еще в конце 1920-х, утверждают в берлинском Музее Георга Кольбе. В доказательство этого тезиса общественности предъявлена выставка с рекламным заголовком "Гламур!" и обстоятельным немецким подзаголовком "Девчонка становится дамой. Образ женщины в искусстве поздней Веймарской республики".

Речь идет всего лишь о каких-то пяти годах — с 1928-го по 1933-й. О финале президентства Гинденбурга — о годах Великой депрессии, безработицы и нищеты, о начале крепкой дружбы крупного капитала и армии, о медленном, но верном приходе к власти нацистов. И, как ни странно, о расцвете гламура. Об эпохе, знакомой некоторым по роману очевидца событий Кристофера Ишервуда "Прощай, Берлин" и многим — по его экранизации, феерическому "Кабаре" Боба Фосса. Лайза Минелли в шляпках, эгретках, горжетках, шелках и фильдеперсовых чулках — это и есть та самая девчонка-дама, главная героиня выставки.

В искусстве Германии начала 1920-х, кое-как вылезшей из окопов первой мировой, но не вылезшей из репараций и долгов, светских дам не было. Были уличные девки, уродливые, искалеченные войной не меньше, чем их клиенты — безногие и безглазые инвалиды. Художники "новой вещественности" запечатлели их отбывающими трудовую повинность в пивных и борделях с безжалостной объективностью фотоаппарата. Жизнь между тем налаживалась, набирало обороты ар-деко, пивные и бордели превращались в кафе и кабаре, уличные девки — в пляшущих шимми длинноногих девчонок, стриженных и одетых под мальчика. А Берлин — в столицу богемной Европы, опьяненную кокаином, альтернативными формами любви и песнями Курта Вайля.

Над длинноногой и коротко стриженной девчонкой надо было изрядно поработать, чтобы из нее вышло такое неземное, соблазнительное и неприступное чудо, как Марлен Дитрих в "Голубом ангеле" или "Марокко". В разработчиках нового стиля холодной элегантности значились фотографы, художники и редакторы ведущих модных журналов того времени: Die Dame, Sport im Bild, Elegante Welt. Они и стали творцами первого гламура. Прежде всего легендарная Ифа (Эльза Симон), королева немецкой модной фотографии 1930-х, ставшая первой учительницей Хельмута Ньютона. Узкие плечи, худые ключицы, тонкие запястья, тени от длинных густо накрашенных ресниц и какая-то серебристая аура вокруг светловолосой головы — это был ее тип.

Кристиан Шад, Тамара Лемпицкая, Лотта Лазерштайн, Николай Загреков — репродукции с их картин чаще всего появлялись в дамских журналах, и каждый внес свой штрих в портрет по-новому прекрасной дамы. Эротоман Шад — огромные глаза, острые коленки и небольшие груди под совершенно прозрачными тканями. Выпускница Берлинской академии художеств Лотта Лазерштайн и перебравшийся в Берлин выпускник ВХУТЕМАСа Николай Загреков, не терявшие времени даром в натурных классах,— атлетические фигуры, от которых не так уж далеко до спортсменов-олимпийцев Лени Рифеншталь. Больше других потрудилась над эталоном гламурной красоты другая эмигрантка из России, работавшая в Париже, но бешено популярная в Германии,— Тамара Лемпицкая. Крупные грузноватые тела, гладкая мраморная кожа, металлическая стружка светлых локонов, платья, ниспадающие складками тяжелого шелка,— любой из ее заказных портретов светских львиц кажется списанным с себя любимой. Но, конечно, лучшим средством пропаганды модного образа стало его экранное воплощение — "белокурая Венера", отправившаяся покорять Голливуд.

Этот идеал был откровенно декадентским, не говоря уже о том, что его создательницы и носительницы — от Тамары Лемпицкой до самой Марлен Дитрих — с их богемными замашками и лесбийскими наклонностями не вполне подходили на роль образцовой арийской женщины, жены и матери. Так что в 1930-х образ никчемного неземного создания в ореоле платиновых волос был снят с повестки дня, и даже если бы дива согласилась вернуться из Голливуда на родину, это вряд ли бы вернуло "голубых ангелов" на страницы модных журналов. Да и ряды служителей их культа поредели.

30 января 1933 года рейхсканцлером был назначен Гитлер. Предусмотрительный Кристофер Ишервуд тут же удрал из Германии: новый режим гомосексуалистов любил так же сильно, как евреев. Тамара Лемпицкая, как раз вышедшая замуж за одного венгерского барона, упросила мужа продать фамильную недвижимость в Венгрии и перебраться из Европы в Штаты, где потом благополучно писала портреты голливудских звезд. Еврейке Лотте Лазерштайн запретили работать в 1935-м, спустя пару лет она бежала в Швецию и прожила там до глубокой старости в полном забвении. Ифа, тоже еврейка, наотрез отказывавшаяся покидать Берлин, хоть у нее и отобрали студию, погибла в Майданеке. Кристиан Шад и Николай Загреков кое-как пересидели все военные неприятности в столице. Эпоха первого пришествия гламура кончилась не слишком блистательно.