"Метаморфозы" по "Превращению" Кафки — совместный проект пластического театра "Morph", ранее именовавшегося "ProVoda" и Большого театра кукол. Куклы уже возникали в предыдущем спектакле театра, "Учении дона Хуана" по Кастанеде. На этот раз ТАТЬЯНА ДЖУРОВА обнаружила, что куклы Кафке, а Кафка куклам — особенно к лицу.
Погружение в кафкианский морок началось еще в фойе, где одни молодые люди, привязанные резинками к фортепиано, куда-то брели, растягивая эти резинки, другие бегали босиком и измеряли зрителей портновскими метрами, одна девушка лежала на полу, а другая, не отрываясь, печатала на машинке. Ее лязг, усиленный и размноженный динамиками, создавал соответствующую моменту звуковую атмосферу. Все слегка напоминало перформансы Формального театра середины 90-х, но для сравнительно молодого "Morph" это вполне простительно.
В самом спектакле образам Кафки тоже было привольно. Действие спектакля Сергея Хомченкова попеременно развивается в двух планах — живом справа и кукольном слева. Посредником между двумя мирами стала странная "уборщица" (Анна Буданова) в синей прозодежде и пестрых, черно-белых очках (видимо, как знак инфернальной двойственности этой фигуры). Она же переводила немецкий лепет кукольных персонажей на русский. Действия этой любопытной фигуры, проводящей время за прослушиванием оперы Даргомыжского "Каменный гость", задавали происходящему необходимый оттенок странности. В остальное время она невозмутимо загоняла куклу-Грегора веником под кровать или же напяливала на его голые лапки шерстяные носки, заботливо переданные сыну кукольной фрау Замза. На руках "уборщицы" он и умирал, закиданный гнилыми помидорами, при попытке покинуть комнату. Человеческая ипостась Грегора Замзы (Алексей Кривошеев) большую часть времени провела под кроватью, откуда доносилось ее утробное урчание, и лишь иногда выбиралась из-под нее, чтобы продемонстрировать затравленное выражение лица. Грегор-человек вполне походил на насекомое, сыгран был крайне физиологично, и выглядел ровно таким, каким его видят родственники — гадким монстром. Понятно, что его любимая сестра-скрипачка (Александра Байраковская) хладнокровно предложила родителям от этого "монстра" избавиться.
То ли вопреки воле авторов, то ли согласно ей кукольный мир оказался гораздо гуманнее и сострадательнее человеческого. Приземистые, наивные бюргеры с печальными лицами и чрезвычайно подвижными, как будто живущими отдельной жизнью, руками, выразительно передали трагедию семейства Замза (кукловоды — Анна Голубева и Сергей Столбов). Положив друг другу головы на плечо, они с тоской вглядывались в стенку, за которой ползал их сын. Молчаливая кукольная сестра был загадочна как иероглиф. Их трехголовый постоялец — чудовищен. А свет Василия Емельяненко предельно разнообразил выражения их лиц. Да и сам жучок-Грегор, с блестящими надкрыльями и тонким человеческим лицом, оказался весьма мил. Видимо, дело в том, что кукла по своей природе не физиологична.
Правда, душевное самоощущение Грегора Замзы не удалось выразить ни людям, ни куклам. А коллектив, исповедующий технику буто и кхатхакали, в премьерном спектакле так и не продемонстрировал свои удивительные умения. Между тем, финал заставил вспомнить эссе Набокова "Франц Кафка. Превращение". Там, если кто не помнит, энтомолог Владимир Владимирович авторитетно утверждал, что трагедия Грегора заключалась в том, что он "так и не узнал, что под жестким покровом на спине у него есть крылья" и не использовал отпущенные ему природой возможности. Зато ее подарили герою Кафки Сергей Хомченков и театр "Morph". Не случайно бабочка красуется на обложке их программки. В финале их спектакля умирает только Грегор-жук. А обнаженный (и освобожденный) Грегор-человек, разорвав тесный мусорный пакет-кокон, уходит в даль светлую.