Полет нормальный

опасается Дмитрий Ренанский

Из 13 опер Вагнера в Мариинке идут целых восемь — тетралогия "Кольцо Нибелунга", "Тристан и Изольда", "Парсифаль", "Лоэнгрин" и "Летучий голландец". Чтобы превратиться в русский Байройт, не хватает разве что "Тангейзера" и "Нюрнбергских мейстерзингеров". Можно не сомневаться, что Валерий Гергиев и до них доберется. Ведь при всей хлопотности ставить Вагнера — дело очень благодарное. Во-первых, это респектабельно — указывает на высокий уровень оперной труппы. Во-вторых, модно — интеллектуалы любят Вагнера и любят ходить на Вагнера. В-третьих, выгодно: "Кольцо Нибелунга" — основная статья мариинского экспорта, ее возят по всему миру. Но главное, эта экстатическая музыка чрезвычайно идет господину Гергиеву.

Вагнериана соотносит Мариинку и Петербург с европейским оперным процессом — постановки Вагнера наглядно выявляют, насколько мы отстаем. Отличная команда певцов, первоклассный оркестр, медиум за пультом — все есть. Не хватает самой малости — хорошей режиссуры, на которую Вагнеру в Петербурге особенно не везет. Его произведениям она нужна больше, чем Верди или Моцарту. Те писали просто оперы, а у Вагнера сплошь музыкальные драмы, без крепкой режиссерской руки норовящие превратиться в костюмированный концерт, против которого немецкий реформатор оперы боролся всю жизнь. Это в Байройте оркестр спрятан от глаз публики в специальную яму не перед, а под сценой, а у нас поди спрячь — если режиссер слабоват, спектакль тянет на себе вышеупомянутый дирижер. Где-то, как в "Кольце", режиссура стремится к нулю — то немногое, что пытался прибавить к смыслообразующей сценографии Георгия Цыпина москвич Владимир Мирзоев, с годами выветрилось. Где-то, как в "Лоэнгрине", который ставил экс-тенор Константин Плужников, или в "Парсифале" Тони Палмера, ее и вовсе не было. "Тристан и Изольда" Дмитрия Чернякова гениальны, что и говорить, но по сравнению с этим величием мысли общая безрадостность чувствуется еще острее. Тем более что "Тристана", лучший свой спектакль, театр не показывает больше двух лет, зато выпускает уже второго "Летучего голландца". Самое обидное в том, что предыдущий мариинский "Голландец" был вовсе не плох. Режиссер Тимур Чхеидзе, поставивший его десять лет назад, своеобразно, но талантливо трактовал многие смыслы оперы. К примеру, финальный хеппи-энд. В оригинале главные герои гибли, но возносились к небесам, а у Чхеидзе приземленно-бытовая Сента никак не могла вступить в метафизический союз с пришельцем ниоткуда, и для нее все заканчивалось тривиальным удавлением без просветления.

В последнее время с четвертой оперой Вагнера как только не экспериментировали. Два с лишним года назад Большой театр привозил в Мариинку "Голландца" Петера Конвичного. Там все начиналось пародией на большой оперный стиль (старательно намалеванный задник с айвазовским пейзажем), продолжалось китчем (под прялочное "Крутись, жужжи, колесо" домохозяйки крутили велотренажеры), а завершалось терроризмом (Сента подрывала бочку с порохом, унося с собой в могилу и жениха, и родного отца). В январе "Летучего голландца" выпустил в Штутгарте Каликсто Биейто, у которого на сцене всегда расчлененка и море крови. "Голландца" он превратил в сюрреалистический байопик о нашем современнике-безработном, подмятом обществом потребления. Не так давно в сети появился трейлер спектакля с парой сцен такой чудовищной силы, что хочется все бросить и поехать в Штутгарт прямо сейчас.

Премьера "Голландца" в Петербурге, пожалуй, не сулит ничего хорошего. (Кстати, спектакль уже играли в середине января на Зимнем фестивале Мариинки в Баден-Бадене.) Потому что ожидать откровений от режиссера новой постановки британца Иена Джаджа не стоит. В его послужном списке Английская национальная опера, "Ковент-Гарден", "Лос-Анджелес опера", Чикагская лирическая опера. Все это труппы отнюдь не второстепенные, но вряд ли влияющие на мировые оперные тренды. В своем первом петербургском спектакле — "Богеме" Пуччини — господин Джадж создал весьма анемичное зрелище, похожее на десятки других постановок. После того провала возвращение в Мариинку с "Голландцем" настолько загадочно, что объяснить его можно разве что мистическим лузерством в выборе постановщиков вагнеровских опер. Любопытно, что Джадж активно препятствует тому, чтобы картинки с баденской премьеры "Голландца" были обнародованы до петербургского показа. Не потому ли, что смыслы его спектакля не идут дальше визуального ряда художника Джона Гантера? Скорее всего, так. Не зря одна из немецких рецензий на спектакль Джаджа называлась "Иллюстрации к опере". На официальном джаджевском сайте имеется страничка с фотографиями чуть ли не 30 его постановок. Легко получить представление об их эстетике: "Дон Карлос" в доспехах и кринолинах, "Мадам Баттерфляй" в кимоно и густом гриме, "Борис Годунов" в кафтанах и бородах. Очень может быть, что сами спектакли не так плохи, как эти фотографии. Вот только срок годности этого постановочного стиля — костюмного, пышного и внешнедекоративного — давно истек. Никому сейчас не нужен псевдореализм, а нужна какая-то другая правда. Как никто это, возможно, ощущает Евгений Никитин, поющий в "Голландце" заглавную партию. Он-то уже выступил в "Саломее" Льва Додина, а в ближайших его планах — "Парсифаль" Кшиштофа Варликовского и "Лоэнгрин" Роберта Карсена. Когда же придет их черед ставить в Мариинском театре?