В Русском музее — в Строгановском дворце — открылась выставка Андрея Макаревича и Андрея Белле "Анатомия памяти". АННА МАТВЕЕВА оценила усилия авторов создать выставку, которая нравилась бы всем.
То, что бывший культовый рок-музыкант, а ныне на все руки светский мастер Андрей Макаревич балуется изящным искусством, ни для кого не секрет. Как и его дружба с Андреем Белле — питерским художником, близким к кругу митьков. Господин Белле оформлял диски "Машины времени", но это не главное, а главное то, что сегодня оба — светские львы (на вернисаж оба автора пришли в смокингах, что нетипично) и дружат в основном на почве любви к роскошным развлечениям, а именно экзотическим путешествиям и дайвингу. Публика на вернисаже была соответственная: сплошь светские франты, завсегдатаи вечеринок, немолодые мужчины об руку с очень молодыми спутницами и прочий нетворческий бомонд. Всей этой пестряди пришлось толкаться в трех небольших залах: "Анатомия памяти" — выставка маленькая.
Камерность, впрочем, является ее достоинством: господа Макаревич и Белле благоразумно ограничились ровно таким количеством работ, чтобы донести общую идею, хотя при желании (и при наличии определенной идеи фикс на старине вообще и старых фотографиях в частности) "Анатомию памяти" можно продолжать бесконечно. Это выставка-этюд: упражнение в любви к старине, причем совершенно беспроигрышное. Не близкая ни традиционному искусству, ни эпатажному искусству актуальному, "Анатомия памяти" нравится всем: она элегантна, буржуазна и затрагивает личные струны каждого, но ровно настолько, чтобы их погладить, а ни в коем случае не больно ткнуть.
Базовый материал выставки — старинные фотографии. Пригласительная открытка тоже сделана под старинную фотографию, даже с сигнатурой мастерской Карла Буллы, и на ней изо всех сил стилизованный, черно-белый с оттенком благородной коричневой сепии, двойной портрет обоих авторов во все тех же смокингах. Выставку же составляют два десятка портретов по фотографиям начала ХХ века: волоокие дамы в платьях до пят, бравые военные в царских мундирах, томные красотки и почтенные мужи. Изначально маленькие, в формате визитки, фотографии вместе со всеми виньетками и подписями фотографов разогнаны до метровой высоты и отпечатаны на фотохолсте.
Потом Макаревич и Белле намеренно их портят: капают на них масляной краской (отсюда издевательское указание техники "холст, масло" на этикетках, и вообще, это нужно понимать как художественность), наводят искусственные царапины и, главное, покрывают слоем бесцветного матового лака, больше всего похожего на слой пыли, и на нем пальцем выводят рукописные строчки. Разобрать написанное невозможно, строчки и видно-то только под определенным углом, но наличие незримого текста, палимпсестовости и прочих общих мест постмодернизма придает работам стильную глубокомысленность. Так и тянет завести речь о машине времени (особенно учитывая участие Макаревича), которая переносит нас в прекрасное столетнее далеко.
Вроде бы все очень хорошо, но от этого почему-то нехорошо. Ни в коем случае нельзя упрекнуть авторов ни в том, что "это не искусство", ни в том, что это искусство плохое: господа Макаревич и Белле в искусстве не первый раз замужем и технологическое и эстетическое качество держат на "пятерку". Разве что в том, что искусство их уж слишком "искусственное" — но, положа руку на сердце, кого в наше время в этом не упрекнуть? Они действительно хорошо поработали со старыми фото. Обошлись с ними достаточно деликатно. Положили в основу выставки четкую концепцию — выставка о памяти и о том, как время песком заносит настоящие живые воспоминания и все же главное остается (все это особенно актуально в свете сегодняшней моды на ностальгию по всевозможным ушедшим эпохам).
В общем, ничего плохого не скажешь, и выставку наверняка благосклонно оценят и светская тусовка, и эстеты, и широкая публика. И именно этот факт настораживает. Как-то не вызывает доверия искусство, которое, как червонец, нравится всем. Когда все слишком гладко и сладко, когда ничто не будоражит и не вызывает хотя бы минимального протеста, это уже само по себе вызывает если не протест, то недоумение. Потому что одна из обязательных функций искусства — что-то менять в самоощущении зрителя, закручивать или раскручивать какие-то гайки там, внутри. Иначе это не искусство, а баловство и пшик. Впрочем, весьма элегантный.