Катарсис

Совершенно прекрасная книга-эссе о медицине, написанная практикующим врачом из Кракова. Этические и научные вопросы современной медицины вплетены здесь в историю вообще, историю науки и историю искусства. При огромном существующем сегодня интересе к врачам и их деятельности Щеклик умудряется вписать наиболее актуальные вопросы современности — о работе клеток и сердца, возможности вечной молодости, эвтаназии и теории эволюции — во вневременной контекст. Написав не о медицине как таковой, а о метафизике врачевания, начинающейся с диалога между врачом и пациентом.

"Что же такое, спросим мы, истина? "Истина — мобильная армия метафор",— отвечает Фридрих Ницше. Если эта истина об истине верна, то круг замыкается, искусство встречается с наукой, и врач обретает свое место там, где они соединяются". У Щеклика наука и искусство связаны неразрывно — вслед за научным примером у него всегда идет пример поэтический. Так, вслед за нобелевским лауреатом Эрвином Шредингером задаваясь вопросом, что такое жизнь, он ссылается на Бродского и Набокова, считавших, что жизнь подобна ткани — в хаотическом сплетении нитей можно разглядеть изысканный узор.

Щеклик пишет о встречающихся у многих легких нарушениях сердечного ритма и сравнивает их с шопеновским tempo rubato, которое композитор Лист уподоблял дереву, "чьи ветви на ветру гнутся во все стороны, тогда как корни прочно сидят в земле". Ранний Шопен применяет этот термин для мазурок и ноктюрнов, поздний — перестает применять, поскольку "все его исполнительское искусство стало rubato". Есть сердца, объясняет Щеклик, в которых легкое нарушение ритма — rubato — "явственно, как у позднего Шопена", и именно в этом случае "пораженные опасной болезнью сердца реже останавливаются внезапно, словно их пластичность, склонность к ритмической свободе лучше подготовили сердечную мышцу к появлению зловредных, болезненных ритмов".

Что же в этом контексте означает katharsis? Щеклик и сам задается этим вопросом. Древние, кстати, однозначного ответа не дали: "Очищение чувств или очищение ума от чувств? Возвышение чувств или их разрядка?" Следуя логике своей книги, Щеклик изучает katharsis "как медицинский, так и орфический". И в итоге, анализируя переживания больных, вернувшихся к жизни после острого кризиса болезни и сопутствующего ему эмоционального стресса, приходит к пониманию катарсиса как очищения, того краткого мига, "когда перед преодолевшим болезнь открывается vita nuova".

Не самое интеллектуальное издательство "Центрполиграф" запустило серию "The intellectual bestseller". Это не то чтобы выдающиеся, но вполне пригодные для чтения романы, такие, например, как книга американского писателя Дэвида Галефа. Галеф — профессор английской литературы и ведущий литературного семинара из Оксфорда, штат Миссисипи. Его литературный дебют роман "Плоть" (1995) — это университетская история с самыми неожиданными поворотами сюжета.

Преподаватель кафедры английской литературы Дон Шапиро живет в университетском городке Оксфорд, штат Миссисипи. Вместе с женой Сьюзан он ведет спокойную, размеренную и очень скучную жизнь, которую супруга пытается украсить обильными обедами. Но тут в соседнюю квартиру въезжает новый преподаватель истории Макс Финстер. Макс обладает едким чувством юмора, принципиально ездит только на велосипеде и страдает садомазохистской страстью к пухлым — и даже толстым — женщинам. Понемногу его сексуальные привычки начинают затягивать и респектабельного Дона — он ловит себя на том, что подслушивает звуки из квартиры Макса, а со временем начинает и подглядывать за ним. В респектабельном университете грядет сексуальная революция.

"Плоть" относится к довольно популярному в Америке жанру campus novel. Campus novel — роман, место действия которого университетский городок, герой — преподаватель, а интрига обыкновенно строится на том, как этот преподаватель старается разнообразить серость и скуку университетских будней. Дэвид Галеф университетских страданий не преувеличивает — его мирок в меру скучен, герои в меру зануды, их умничанье в меру надоедливо, и появление сексуально невоздержанного Макса в меру обеспечивает смену парадигмы. Наблюдать за столкновением разума (в данном случае респектабельности) и чувства (в данном случае сексуального) забавно, но не более того. Хотя нежность героя по отношению к толстухам и его достаточно едкий юмор обеспечили книге целый клуб фанатов из общества любителей пышных форм: "В праздники Холли носила тесный пурпурный пуловер. Она в нем выглядит как рождественский пудинг, а я рядом с ней — длинная ложка".