Первое интервью Владимира Панскова прессе после ареста: "Кому-то было выгодно ослабить налоговую службу"
Согласно информации, полученной Ъ из собственных источников, Министерство безопасности наконец нашло, кому можно (по его мнению) предъявить обвинение в даче взятки Владимиру Панскову — арестованному в феврале заместителю начальника Госналогслужбы. Владимир Пансков пять месяцев провел в Лефортовской тюрьме, был выпущен под подписку о невыезде и сейчас находится в больнице после операции аппендицита.
Обвинение в даче взятки, вероятно, будет предъявлено на этой неделе 35-летнему главному бухгалтеру одной из московских аудиторских фирм Марии Мещериной, до сего момента проходившей по делу как свидетель. Общая сумма предполагаемых "взяток" видному государственному чиновнику за несколько месяцев составляет 11 тыс. руб.
По мнению наблюдателей, следствие, по сути, было вынуждено предъявить хоть кому-то обвинение в даче взятки Владимиру Панскову, так как в противном случае дело зависало в воздухе — прокуратура и так уже не соглашалась продлить срок содержания г-на Панскова под стражей.
Корреспондент Ъ АНДРЕЙ ГАЛИЕВ встретился с Марией Мещериной и Владимиром Пансковым.
Мария Мещерина
В эксклюзивном интервью Ъ Мария Мещерина рассказала, что в конце 1992 — начале 1993 года она получила от Владимира Панскова, знакомого ей ранее по совместной работе в аппарате Президента СССР, ряд необходимых для проведения аудиторской деятельности консультаций по правовым вопросам налогообложения, а также некоторые соответствующие нормативные акты. Какие именно, она вспомнить не может, поскольку получала много документации из разных мест. Но настаивает на том, что все документы были открытого пользования: "Какая же документация по уплате налогов может быть закрытой от налогоплательщика?". Приблизительно в тот же период, когда аудиторской фирме потребовались переводческие услуги, на работу в нее была оформлена дочь Панскова Татьяна, лингвист по специальности.
По словам Мещериной, она уверена, ее разговоры с Пансковым (а состоялось три-четыре встречи) фиксировались установленной в кабинете последнего подслушивающей аппаратурой. Мещерина предполагает, что именно эти разговоры привели к тому, что она оказалась свидетелем по "делу Панскова".
25 февраля, в тот же день, когда МБР арестовало Владимира Панскова, Марии Мещериной сотрудниками МБР были предъявлены ордера на обыск в ее доме и на рабочем месте, также ей было предложено представить все документы, имеющие какое-либо отношение к дочери Панскова. Из документов (ведомостей зарплаты) явствовало, что аудиторская фирма выплатила Татьяне Пансковой за все время (около полугода) ее работы 11 тыс. руб.
В период с февраля по июль 1993 года следователь МБР Сергей Мартыненко допрашивал г-жу Мещерину по делу Панскова около десяти раз. Допросы, согласно ее оценке, носили преимущественно жесткий прессинговый характер, практически обвинительный, и сводились к тому, что Мария Мещерина якобы давала Панскову взятки посредством выплаты зарплаты его дочери.
Во время допросов следователь, по словам г-жи Мещериной, "иногда писал не то, что я говорила": "Неважно, что говорите вы, — заявлял он, — главное, что смысл в этом."
Насколько корреспондент Ъ сумел понять из объяснений находящейся в довольно тяжелом нервном состоянии Марии Мещериной, что-то похожее на требуемое признание в даче взятки Панскову посредством выплаты зарплаты его дочери она подписала. Но что именно, вспомнить не может. По ее словам, находясь в полной уверенности, что "вот-вот все разъяснится", и, главное, не видя никакого криминала в опосредованной оплате консультаций специалиста, она так и заявила следствию: "Человек же работал..." "Шок, испуг, незнание собственных прав и тяжелейшее состояние — лишь бы вырваться оттуда — привели к тому, что я проявила слабость, все это подписала."
В конце июня, в результате, как говорит г-жа Мещерина, изматывающих допросов, сказались последствия черепно-мозговой травмы, полученной Марией Петровной в 1985 году. И теперь ее пришлось госпитализировать с диагнозом "тревожная депрессия (ситуационный невроз)" и провести курс интенсивной, преимущественно медикаментозной, терапии.
26 августа она была выписана под наблюдение невропатолога и психотерапевта, поскольку, как значится в эпикризе, "...полного клинического эффекта не достигнуто в связи с сохраняющейся психотравмирующей ситуацией". В этот же день следователь Мартыненко вызвал Марию Мещерину и ее адвоката на следующую неделю — для предъявления обвинения.
27 августа мать Марии Мещериной Раиса Сергеевна Плотникова обратилась к Генеральному прокурору России с письменной жалобой на предвзятое ведение следствия Министерством безопасности России. В письме содержится просьба "оградить дочь от дальнейших мучений" и передать дело в органы Прокуратуры.
Владимир Пансков
Историю Владимира Панскова до момента его задержания МБР еженедельник Ъ подробно описывал и анализировал в #9 от 8 марта 1993 года. Здесь мы приводим интервью Владимира Панскова корреспонденту Ъ, данное в субботу, 28 августа, рядом с Центральной клинической больницей в Кунцево, где он лечится после операции аппендицита.
Ъ. Какова ваша оценка "дела Панскова"?
В. П. Еще в день моего задержания я заявил о том, что это самая настоящая политическая акция. Но предпринятая против меня не как против деятеля какой-то партии, оппозиции. Речь идет о трагическом для меня совпадении: началась, как это у нас часто бывает, кампания — борьба с коррупцией в высших эшелонах власти. И вся проблема была в том, что надо было показать: идет бескомпромиссная борьба с коррупцией в чиновничьей среде.
Взяли меня. Представили общественному мнению как человека, который сидел на доходном месте, — можете себе представить, что значит такая должность в понятии обывателя, — и "стриг купоны": не давал пройти решениям нижестоящих налоговых инспекций, освобождал от налогов, брал мзду.
На самом же деле все, чем со мной занималось МБР, — прегрешения на уровне районного отделения милиции. И то, наверное, оно не стало бы этим заниматься. За мной, как и за любым чиновником, наверное, есть какие-то недостатки, за которые, скажем, выговор можно было бы объявить. Но не более.
Акция была тщательно спланирована. За мной в течение восьми месяцев шло интенсивное наблюдение. Не уверен, что не прослушивались разговоры дома, и знаю на сто процентов, что прослушивались телефоны и разговоры в служебном кабинете.
Все было сфабриковано где-то в июне прошлого года по доносу одного моего сослуживца, с которым у нас была стычка на "производственной почве". Сослуживец, бывший сотрудник КГБ, используя старые связи, дал обо мне абсолютно лживую информацию, которая послужила основанием для того, чтобы меня официально стали прослушивать.
Ъ. Полгода идет следствие, вас обвиняют по...
В. П. Меня обвиняют по двум пунктам. И думаю, больше ничего не будет, поскольку ничего просто нет. Один из них — я вообще не знаю, как его даже близко привязать к статье "взяточничество". Я имею ввиду консультации, которые я давал фирме. Это вообще из ряда вон выходящее. Единственное мое нарушение — я не заключил договор.
Ъ. Вы обращаетесь с просьбой передать дело в Прокуратуру, и именно в этот момент, возможно, будет предъявлено обвинение во взяткодательстве Марии Мещериной. Было бы логичным предположить, что имеет место попытка продемонстрировать свою активность: "Зачем куда-то что-то передавать". Ведь, похоже, Прокуратура вам изменила меру пресечения потому, что не был предъявлен обязательный для дела о взятке взяткодатель...
В. П. Это и должно было произойти, поскольку из предъявленных мне абсурдных обвинений логически не вытекала необходимость содержать меня под стражей. Не было ничего. И вокруг этих двух пунктов все крутилось в течение пяти месяцев.
Помимо "эпизода" с Марией Мещериной, МБР инкриминирует Владимиру Панскову получение взятки в виде продажи (при содействии "Автосельхозмашхолдинга") автомагазином автомобиля ВАЗ сыну г-на Панскова по заниженной, по мнению МБР, цене. Эксперты Ъ отмечают в связи с этим, что в данном случае цена сделки в части скидок, по действующему законодательству, является сугубо внутренним делом участников сделки и, заметим, выражает лишь их обоюдное умение торговаться. Заметим также, что обвинение "взяткодателю" предъявлено не было (как, впрочем, не предъявлено оно пока и Марии Мещериной).
В. П. Мне не хотелось бы вдаваться в юридическую сторону этого дела, поскольку я не юрист. Я готов идти до суда. Мне сегодня важно, чтобы следствие шло объективно. Но я этого с самого начала не почувствовал. Хотя, должен сказать, все крылось под маской доброжелательности: со мной были очень вежливы. Но методы остались те же самые. Мой выход из Лефортова для меня сейчас — луч надежды, надежды на то, что в стране сегодня тридцать седьмой год не повторится: есть силы, которые могут объективно рассмотреть вопрос. И эти силы я вижу в Прокуратуре, которая разобралась в сути проблемы и поняла, что человека, которому предъявляются такие абсурдные обвинения, нечего держать в Лефортово. То, что сегодня это дело ведет МБР, — вообще нонсенс какой-то.
При этом могу сказать, что я всю жизнь, больше тридцати лет, на государственной службе — и любой человек, с которым я работал, может подтвердить — я только буквой закона руководствовался. Никогда у меня не было в работе дружеских отношений. Приходили и друзья, и недруги, и посторонние люди, — и всегда передо мной был закон: не положено — извини. А следователь пытался мне "предъявить" подаренную ручку за 35 копеек. В старых ценах.
Ъ. Вы-таки считаете, что ваше положение — результат некоей общей кампании, либо кампания все-таки персонифицирована, есть чей-то корыстный личный интерес в том, чтобы видеть вас в заключении?
В. П. Нет, это именно кампания. Персонификации здесь нет никакой. В течение восьми месяцев за мной была установлена тотальная слежка. Если за восемь месяцев слежки, такой, как это умеет делать КГБ, на меня не набрали томов, — это уже о чем-то говорит. Кроме двух мизерных обвинений, на меня ничего нет.
Ъ. Одна из наших версий сводилась к тому, что кому-то могло не понравиться ваше назначение на пост министра, и об этом недовольстве мог каким-то образом узнать другой... Скажем, ваш сослуживец?
В. П. Ну, это тоже может быть, хотя... Я, откровенно говоря, над этим тоже много думал, времени в Лефортово было достаточно. Я не хочу делать никаких выводов, но логика напрашивается сама собой. Опять же кому-то, я не знаю кому, но кому-то выгодно было ослабить налоговую службу. Неожиданно, по крайней мере для меня, убрали Лазарева, который для меня был авторитетом, с которым мы неплохо работали, и не только я лично, но и его заместители, аппарат. Который начал налаживать налоговую службу. Его, специалиста, действительно знающего свое дело, переводят на совершенно незначительную работу. Через несколько дней арестовывают меня. Логика напрашивается: кому-то выгодно было ослабить налоговую службу.
А по-поводу моего назначения на какой-то другой пост... Откровенно скажу. Меня ведь арестовали на следующий же день после выхода из больницы. Буквально за день до этого мне в больницу позвонил мой хороший знакомый, с которым мы работали вместе в течение многих лет и который занимает довольно-таки высокий пост в аппарате правительства. Он сказал, что я должен быть готов к тому, что мне предложат определенную работу в правительстве. Он не стал по телефону говорить, что это за должность, но весь разговор шел к тому, что речь шла о посте министра финансов. Я, по крайней мере, сделал такой вывод.
Игорь Лазарев и Владимир Пансков, по оценке экспертов Ъ, были в начале года единственными крупными финансистами-профессионалами вне правительства, занимавшими ответственные посты, позволявшие претендовать на место в правительстве.
Ъ. Связка "Пансков--Геращенко" как возможный фактор изменения политики в области финансов отмечалась в нашей публикации, последовавшей за вашим арестом.
В. П. Мне трудно, конечно, об этом судить. Но все-таки кое-какой опыт работы есть. Ведь я 25 лет проработал в Минфине Союза: с экономиста до первого замминистра. Работал, профессиональные навыки есть...
Ъ. Вы были бы готовы принять предложение?
В. П. Сейчас трудно сказать. Да и тогда тоже. Откровенно скажу, мне сложно было бы работать, поскольку... Я не хочу обидеть работников Министерства финансов Российской Федерации... Но там сложилась ситуация не очень благоприятная в том плане, что очень много квалифицированных специалистов вынуждены были уйти из центрального аппарата. В 1991 году прекратилось финансирование союзного министерства, аппарат был ослаблен. Конечно, и сейчас там есть сильные квалифицированные люди... И поэтому я прекрасно понимаю, что это за пост, что это за место работы.
С другой стороны, я человек, готовый ринуться в бой. Возможно, я бы согласился. Хотя не без определенных и очень, возможно, сильных колебаний. Работа для меня интересная. Я ведь и в налоговую службу пошел, поскольку хотелось работы по специальности. Меня не прельщали большие деньги никогда. Мне надо, чтобы я жил нормально, как говорится. Поэтому, когда Союз развалился, после аппарата президента у меня было много предложений из коммерческих структур с прекрасными окладами, но я не хотел туда идти. Я хотел идти на госслужбу, и когда Лазарев предложил мне пойти к нему заместителем, я не просто, а с радостью согласился. Поскольку дело новое, мне хотелось его наладить. Откровенно скажу, служба новая, не все там ладилось, приходилось, как и всем, много работать. Мы неплохо поработали, начали налаживать службу. И вот через год ее начали, я считаю, просто разваливать. Хотя, опять-таки, не хочу обидеть людей, работающих сейчас с Владимиром Васильевичем Гусевым, очень грамотным специалистом и организатором.
Ъ. Вы все-таки допускаете, что вероятность назначения могла сыграть свою роль?
В. П. Нет, честно говоря, не допускаю. Не вижу я оснований, не вижу человека, который мог бы сыграть свою роль в том, чтобы меня не допустить к этой должности. Хотя, эти люди, их и не видно, как говорится. Вполне возможно, что это люди, о которых мы сегодня даже не подозреваем. Не на уровне правительства могут находиться, а где-нибудь в бизнесе негласно управляют кем-то. Не исключаю.
Ъ. И интерес Федорова вы исключаете?
В. П. Я думаю, что интерес Федорова был в том, чтобы меня назначить. Я думаю. Хотя мы с Федоровым никогда не были лично знакомы. Но я не допускаю даже мысли о том, что он сыграл какую-то отрицательную роль в том, чтобы не допустить. Если бы у руля минфина был профессионал, ему было бы легче работать в качестве вице-премьера.
Ъ. О Мещериной. Вы по закону могли бы заключить с ее фирмой договор на консультационные услуги?
В. П. Конечно мог, это не возбраняется. Я ведь ей читал лекции. Спрашиваю следователя: "Могу читать лекции? — Можете. — Сколько человек должно быть на лекции? — Сколько хочешь. — А если один..." Нигде не сказано противного. Абсурдно. Другое дело, что я не хотел этого. Не было времени. Она моя старая знакомая, очень порядочный человек. По крайней мере, я так всегда считал, и у меня нет оснований считать по-другому. Вместе мы работали в аппарате президента Горбачева. Грамотный бухгалтер. Я хотел ей помочь. Но она стала злоупотреблять моим временем: один вопрос по телефону, второй, приходя, по десятку вопросов задавала. А ведь мне нужно готовиться. Не семи пядей во лбу, законодательство каверзное. Она мне предлагала, давайте будем платить, я отказывался... Ну вот и... Понимаете, я не хочу вдаваться в эти дела. Если бы был договор, сегодня и разговоров бы никаких не было. Смешно просто.
Да и обратилась она ко мне по одной простой причине. В стране сложилась парадоксальнейшая ситуация: налоговая служба буквально каждый день вносит какие-то поправки в свои инструкции, дает разъяснения. Эти разъяснения ни до кого не доводятся. Централизованной системы больше нет, это раньше через неделю на каждом предприятии знали. Сейчас ни одно предприятие поправок не знает. Но. Завтра приходит налоговая инспекция и "незнание закона не освобождает от ответственности". Предприятие может разориться из-за глупейшей ошибки. А Мещерина работала, как мне сказала, в аудиторской фирме. Естественно, я, как замруководителя налоговой службы, был заинтересован в том, чтобы налоговое законодательство быстрее доходило до налогоплательщика.
А разговор о том, что я якобы продавал Мещериной наши инструкции... Абсурдно. Я читал лекции на различных платных семинарах главных бухгалтеров, мне за лекции платили, учитывая мою квалификацию доктора наук, а не замначальника налоговой службы, очень приличные деньги. Но после лекции я всегда раздавал какие-то новые наши инструкции. И всегда шел туда, где больше людей: больше эффект. А когда обращается знакомый, естественно ему помочь.