В Молодежном центре Эрмитажа открылась выставка "Детство богов" художника Олега Артюшкова. Из фарфоровых пупсиков 1930-х годов немецкого производства с помощью черно-белой фотопленки и музыки Вагнера делают настоящую "гибель богов". Рассказывает АННА МАТВЕЕВА.
Маленькие дети, едва вставшие на ноги младенцы в ямочках: бескрылые ангелочки. Пухленькие щечки, нарисованные синие глазки, отчаянно розовые ручки, ножки, попки. Струящийся дым, спускающийся сверху кучевыми облаками. На стенах вокруг — те же младенцы, только двухмерные, черно-белые и очень большие. Артюшков — художник с "негромкой известностью": его знают специалисты прежде всего как фотографа, и его имя как фотографа не гремит, хотя работает и выставляется Артюшков активно, много и повсеместно в Петербурге и Москве. В Эрмитаже Артюшков вышел за пределы чистой фотографии и использовал ее как прием: его "Детство богов" — одновременно и фотографический проект, и инсталляция, и саунд-арт.
"Детство богов" началось с того, что в руки художника — любителя антиквариата и вообще всякого трогательного старья — попали несколько фарфоровых статуэток 1930-х годов, немецкого производства. Какие бы грозные ассоциации ни навевали дата и место выпуска, сами статуэтки абсолютно безоблачные и милые: эти ангелоподобные детишки — наследники возрожденческих и маньеристских путти, внучата бесчисленных амуров и купидонов. Статуэтки тоже представлены на выставке, они стоят посреди зала и производят впечатление более чем умильное, умильное до самого настоящего ужаса: они маленькие, выкрашенные в истошно розовый цвет и могут служить прекрасным, чистейшим образцом самого что ни на есть дурного вкуса — вряд ли можно найти более точное воплощение слащавого китча, чем эти масенькие пупсики, родившиеся на свет одновременно с приходом к власти Гитлера. Сами по себе, безотносительно художественных амбиций Артюшкова, они уже могут рассказать о многом: и о том, как немецкий средний класс, погруженный в самолюбование и почтение к традициям (в том числе и к традиции хранить на каминной полке статуэтки миленьких ангелочков), молчаливо одобрял людоедскую новую власть, пока та не касалась непосредственно его и его каминной полки, и о том, как риторика фашизма, не встречая сопротивления у хозяев каминных полок, раздувала любую мелочь (вроде каминных статуэток) до размера национального символа — или же национального врага.
Артюшков в "Детстве богов" пробует провернуть ту же стратегию: из маленьких и, признаться, донельзя пошлых немецких фигурок он делает самых настоящих древних богов, правда, не германских, а греческих или римских. Его модели — фарфоровые младенцы, выкрашенные розовой краской, с подрисованными лупоглазыми глазенками и ярко-красными губками. Артюшков фотографирует их на черно-белую пленку, разом снимая всю похабность аляповатой раскраски, погружает в благородные, нежные оттенки серого, разгоняет до большого формата — в размер взрослого человека или даже больше — и окружает клубами пара, так что пупсики превращаются в маленьких греческих богов, резвящихся в облачных кущах, в олимпийский детский сад. Многократно увеличенные, лица статуэток из трогательных становятся напряженными; Артюшков складывает пупсиков по двое или трое, и вместо невинных фарфоровых младенцев в каждом кадре возникает сцена "детям до шестнадцати запрещено": либо секс, либо насилие, либо то и другое вместе. На выставке в Эрмитаже вокруг фотографий еще и клубится настоящий дым, и звучит приличествующая событию музыка: "Полет Валькирии" Вагнера раздается, стоит зрителю приблизиться к розовым статуэткам в центре зала. Детство ли богов, гибель ли их — оба сливаются в единый главный миг, в единственный настоящий момент жизни смешных фарфоровых существ, на мгновение вознесенных на Олимп волей художника. В следующий момент он имеет полное право низвергнуть этих фарфоровых детей с Олимпа, осмеять и растоптать — но сейчас в Эрмитаже они празднуют свой звездный час.
Конечно, герои самодельной мифологии Артюшкова — всего лишь фарфоровые куклы, ничьи искусственные дети. Оставайся они статуэтками, они и были бы безобидными пупсами с трогательными глазками и выпяченными губками. Но заслуга Артюшкова в том, что он лишает пупсов невинности: заставляет зрителя принимать во внимание и контекст (время и место рождения статуэток — Германию на момент прихода нацизма), и эстетику, прямо указывающие на один из самых страшных моментов мировой истории в ХХ веке. Вокруг невзрачных фарфоровых фигурок разворачиваются крупноформатные фото, грохочет Вагнер, происходит гибель богов. А значит, искусство опять доказывает: оно не бывает безопасным.