Сегодня на Новодевичьем кладбище состоятся похороны Иннокентия Смоктуновского. О великом русском актере пишет журналист АЛЕКСАНДР Ъ-БАТЧАН.
Он умер под Москвой, в санатории, где проходил реабилитацию после перенесенного четыре месяца назад инфаркта. Последний раз я видел его во время апрельского референдума 93-го года. Как только Смоктуновский появился на избирательном участке, его тут же окружили. Он был, как всегда добродушен и приветлив со всеми. Он долго выяснял правила голосования, потом заполнил бюллетень и бросая его в урну, сказал не без иронии, что так вот и решается, возможно, будущая судьба России: "Да-нет, да-нет — Быть или не быть..."
С "Гамлетом" Козинцева он вошел в историю мирового кинематографа. А театралам наверняка запомнилась на всю жизнь лучшая театральная роль Смоктуновского — князь Мышкин в спектакле Товстоногова по "Идиоту" Достоевского, поставленном в 1957 году в БДТ.
То, что он сделал на сцене и на экране, было по сути, апологией российской интеллигенции — если угодно, интеллигенции вообще. Если вспомнить, какими изображались интеллигенты в фильмах сталинской поры, то в памяти сразу возникает сухонький старичок в пенсне, с бородкой, в старом костюме, слегка растерянный, нелепый, которому добродушный пролетарий помогает скинуть оковы "интеллигентности", индивидуалистических предрассудков и раствориться в общественном служении.
Смоктуновскому, первому из послевоенного поколения, удалось этот стереотип сломать и вынести на экран совсем другой образ, за которым стояли индивидуальные, а не классовые мотивы. Образ человека, в котором способность к рефлексии не подавляла способности к действию. Конечно, за последние десятилетия и этот романтический образ "советского Гамлета" превратился в утомительный стереотип, но тридцать лет назад было иначе.
В удостоенном "Оскара" ретро-фильме "Москва слезам не верит" есть такой эпизод. Молодые герои году в 55-м штурмуют какой-то ДК в надежде получить автографы у прибывающих кинозвезд. Они догоняют скромно пробирающегося сквозь толпу молодого актера. "Мое имя вам ничего не скажет", — говорит обернувшись, Смоктуновский.
В одном из американских интервью он говорил мне, как непривычно и комфортно чувствует себя на нью-йоркских улицах, где его лицо неизвестно никому из прохожих. В Москве и Петербурге его знали и узнавали все. Едва ли его лицо скоро сотрется из памяти.