"Чак Клоуз: семь портретов" — так называется открывшаяся на днях в Эрмитаже выставка 67-летнего американского классика, одного из отцов возникшего в конце 1960-х годов гиперреализма. МИХАИЛ ТРОФИМЕНКОВ полагает, что советские "Чаки Клоузы" появились гораздо раньше, а главным экспонатом выставки стал сам художник.
Чак Клоуз — "настоящий человек" современного искусства. Двадцать лет назад, сразу после благодарственной речи на вручении очередной арт-премии, его разбил паралич конечностей. Но он продолжал писать при помощи ассистентов, зажимая кисть в зубах, пока функции рук частично не восстановились. Даже сидя в инвалидном кресле, этот лысый и бородатый здоровяк, казалось, возвышался над эрмитажной публикой, а ответ на каждый вопрос предварял жизнерадостным хохотком. У него пытались выпытать, как сочетается декларируемый им принцип писать портреты людей незнаменитых с тем, что среди его моделей — Кейт Мосс, Филипп Гласс и Билл Клинтон. Он привычно отшучивался, что прославились они после того, как попозировали ему, а Билли вообще давний друг дома.
Замечателен он, естественно, не только своим мужеством. Первый раз Клоуза экспонировали в Эрмитаже, как это ни удивительно, в конце 1970-х. На выставке-конспекте 200-летней истории американского искусства самой шокирующей и загадочной была именно его работа. Огромный, даже монструозный портрет одного из друзей художника скрупулезно имитировал на холсте фактуру черно-белой фотографии. Банальный снимок усатика в очках и с волосатой грудью — "вещь в себе", икона постиндустриальной эры. А сам художник, превратившись, казалось бы, в образцовую копировальную машину, не переставал быть демиургом, преодолевал объективность фото, мнимо склоняя перед ним голову.
С тех пор стиль Клоуза изменился, о чем и свидетельствует выставка. Решетка, разбивающая холст, чтобы облегчить перенесение на него фотоизображения, перестала прятаться и стала едва ли не главным элементом картины, дробит, искажает лица, словно увиденные сквозь толстое матовое стекло. Они складываются не из морщинок, волосков и пор, а из каких-то кривых кругов, перекошенных ромбиков и даже хот-догов, пышек и слезинок, напоминающих сгустки плоти, стекающей с изуродованного тела. Сильная штука: смотришь на президента Клинтона и вдруг с ужасом понимаешь, что в волосах у него запуталась дюжина юрких хот-догов. Как будто бы кто-то с размаху вывалил на голову гиганту-президенту блюдо сосисок, щедро сдобренных горчицей и кетчупом, а тот и не заметил.
Впрочем, цветовую гамму Клоуза не описать лучше, чем сделал это в каталоге искусствовед Дермид Костелло. "Мятеж насыщенных лиловых, пурпурных, розовых, оранжевых, бежевых, персиковых, изумрудно-зеленых, фисташковых, фиолетовых, ультрамариновых и лазоревых красок". По-русски это называется "вырви глаз".
Кажется, что, когда Клоуз "просто" копировал фотографии, он обладал мощным воображением, позволившим не только представить саму возможность такого искусства, но и напитать его авторской энергией. А когда его портреты стали "артистичными" и "насыщенными", произошло это именно из-за того, что воображение ослабло, и его дефицит приходится компенсировать такими вот чудовищными "слезинками" и хот-догами.
Впрочем, в случае с гиперреализмом Клоуза Россия может подтвердить свой статус "родины слонов". В принципе ведь, такую технику задолго до него открыли мастера "сухой кисти", доходной халтуры, которые по клеточкам переносили на огромные полотнища портреты членов Политбюро ЦК КПСС, украшавшие в дни советских праздников фасады того же Эрмитажа.