В Малом зале Филармонии прошел концерт камерной музыки Софьи Губайдуллиной. В неожиданно полном зале умную и строгую музыку классика "диссидентской музыки" слушал ВЛАДИМИР РАННЕВ.
Имя Софьи Губайдуллиной известно даже тем, кому не известна ее музыка. Оно стало именем нарицательным, одной из составляющих громоздкого термина, который закрепился за позднесоветским музыкальным авангардом — Шниткеденисовгубайдуллина. В восьмидесятые и девяностые эта троица была канонизирована меломанами, которые большей частью ломились на громкие и сочные симфонии Шнитке, а камерная музыка Губайдуллиной отсеивала из них самую высокопробную публику — людей с хорошим слухом и хорошим вкусом. И хотя музыка Губайдуллиной звучит у нас реже, чем того заслуживает, поклонники хранят ей удивительную верность. Одно из подтверждений этого факта — полный зал на концерте, что и для самих музыкантов было неожиданностью.
Открыл концерт Алексей Васильев с "Десятью прелюдиями для виолончели". Поначалу автор назвала их "этюдами", но рамки этого технического жанра показались ей слишком тесными. Губайдуллина проходится по всем приемам звукоизвлечения, принятым в виолончельной технике, отведя каждому по прелюдии: Ricochet, Flagoletti, Legato-Staccato, Con sordino-Senza sordino, Sul ponticello-Ordinario-Sul tasto, Arco-Pizzicato и так далее. Алексей Васильев справился с ними бодро и деловито, хоть и допустил в некоторых местах шероховатости, от которых, как ни странно, исполнение только выиграло. По вполне очевидной причине: звучание рекламных пауз, телесериалов и бюджетной попсы создают, как правило, не живые инструменты в живых руках, а синтезаторные тембры-симулякры, которые с любой скоростью и в любом диапазоне звучат с одинаковой стерильной "чистотой". Одна же из прелестей живой игры — преодоление трудности, "достижение" звука. А необычные приемы звукоизвлечения, в которых тембр перестает быть собой и прикидывается кем-то другим, — это борьба исполнителя с природой инструмента. Отсюда и произошли драгоценные шероховатости, то есть признаки жизни в музицировании. Игра с ними образовала драматургию исполнения. И в этом смысле Алексей Васильев оказался тонким драматургом.
Это качество удвоилось в дуэте для виолончели и баяна "In Croce" ("На кресте") трудами баяниста Сергея Чиркова. Баян у Губайдуллиной — это не раздобревшая трехрядка, а спрессованный орган. Композитор одной из первых в современной отечественной музыке обнаружила в этом инструменте героя нашего времени. Многие в зале были поражены сюрреалистической мимикрией, произошедшей с этим якобы простачком. Корреспонденту Ъ даже пришлось утихомиривать возбужденных соседок, которые никак не могли поверить глазам своим: видят-то они баян, а слышат что-то странное, что угодно, но только не баян. Когда же Сергей Чирков принялся за "De Profundis" ("Из глубины") для баяна соло, он ввел зал в настоящий транс, извлекая из инструмента уму непостижимые звуки. Баян пел, рыдал, бормотал, кричал, вздыхал. Исполнитель играл на пределе возможностей — и своих, и инструмента. Из сольной пьесы вылепился целый моноспектакль для баяниста.
Завершил концерт Фортепианный квинтет, первую скрипку в котором держал Илья Иофф — один из самых опытных в Петербурге знатоков современного репертуара. Вместе с Лидией Коваленко (вторая скрипка), Александрой Жилиной (фортепиано), Алексеем Васильевым (виолончель) и Алексеем Коптевым (альт) они предложили публике грамотное, сбалансированное исполнение, доверившись не эмоции, а вкусу и профессионализму, которых не занимать ни им, ни госпоже Губайдуллиной.