Назвался тенором -- пой

Артистов-символов, появившихся в 70-х и понемногу выросших во вневременные величины, в России сейчас осталось не так уж и много. На концерте Александра Градского в БКЗ "Октябрьский" был вполне предсказуемый аншлаг. Певец не только преподнес своей интеллигентной аудитории классику, но также развлек "шутками на грани" и свободомыслием. МАКС ХАГЕН от души порадовался за "первого советского панка".

       Многие из зрителей наверняка застали те времена, когда фильм "Романс о влюбленных" был хитом, а концерты Градского были такими же событиями, как нынче — Земфиры. Сцена была оформлена строго — черный задник, небольшой микшерский пульт, микрофон, пюпитр с текстами и нотами — все настраивало на встречу только с одним музыкантом. "Что там на афише было написано? А то я не видел", — дружелюбно поинтересовался певец, появившись перед зрителями. "Золотые песни", — подсказали из зала. "Ну, вот их и споем". И в подтверждение этих слов Градский, пошуровав кнопками на пульте, включил минусовку "Как молоды мы были". Хотя и ярый противник фонограмм, он все-таки позволяет себе подобные допущения, объясняя это тем, что проще петь под хороший минус, чем использовать группу среднего уровня. У Градского получилось эдакое супер-караоке со знаком качества. Инструментальные записи были сделаны на концерте десятилетней давности, когда с Градским выступали симфонический оркестр под управлением Светланова и оркестр русских народных инструментов под управлением Калинина — их в этот раз и услышали зрители.
       Вслед за отечественной классикой, демонстрируя свои прославленные трехоктавные способности, артист выдал подряд целую серию популярных романсов и арий - "La Donna E Mobile", "O Sole Mio" и "Santa Lucia". "Назвался тенором — надо петь", — объявил он перед одной из арий. И запел. В данном случае система звукоусиления в "Октябрьском" была разве что не лишней, зал он мог бы пробить и собственными силами. Время от времени, когда певец в запале откидывал голову, в его очках отражались синие софиты на потолке, так что вдобавок к вокальной мощи казалось, что он и вовсе мечет молнии.
       Эстрадная часть, в которой минусовка была уже попроще, раскрыла главный недостаток современных классиков российской музыки. Здесь Александра Градского можно поставить на одну ступень с Юрием Антоновым. Оба закалены сценой, знают почем понюшка табака в шоу-бизнесе и идут каким-то своим параллельным путем. Но при всем их таланте и умении складывать музыкальные кирпичики, результат получается слишком предсказуемым. В таких песнях, как "Это было у моря" или "Старые фотографии", можно услышать и дивный вокал, и занятные романтические стихи, но аранжировки и гармонии вылизаны донельзя. Ни Градский, ни Антонов никогда не повторит, допустим, Скотта Уолкера — еще одного обитателя "города башен из слоновой кости". А ведь вроде все похоже: поп-звезда в прошлом, известный затворник и еще один обладатель незаурядного голоса, Скотт Уолкер также творит то, что ему заблагорассудится, выпуская альбомы примерно раз в десять лет. Но каждый новый альбом этого англо-американца заставляет поклонников и критиков дрожать одновременно от восторга и ужаса, ибо артист, не роняя планки, каждый раз ломится через все музыкальные границы подряд. Наши же мэтры слишком хорошо знают, "какой должна быть музыка", и оттого консервативны сверх меры.
       В какой-то момент техника Градского все-таки подвела — заиграла музыка, а певец, озадаченно взглянув на пульт, бросился перелистывать ноты. При этом он все-таки пел, но скорее для того, чтобы "минус" не пропадал просто так. Дело кончилось тем, что песня была выключена прямо посередине, а облегченно вздохнувший артист наконец-то открыл нужную страницу. Завершался концерт под безотказную гитару-двенадцатиструнку и "хиты", самому старому из которых было больше сорока лет. К этому времени в зале, по просьбе Градского, был включен свет, и, рассмотрев людей, певец разговорился. Концерт превратился в "творческую встречу". От баек был свой толк — они помогали вытягивать почтенные вещи, которые при ином раскладе могли оказаться слишком хорошо пронафталиненным или просто странным товаром. Между делом Градский не упускал возможности втыкать шпильки. "Один известный музыкальный критик после этой песни назвал меня первым советским панком. Я с ним, правда, давно уже не разговариваю, даже когда рядом сижу", — сообщил он перед "Птицефермой". Для тех, кто не в курсе — речь шла об Артемии Троицком и его книге "Рок в Союзе...". Серьезного и сосредоточенного Градского как подменили — он отпускал милые двусмысленные шутки и, откровенно хохоча, исполнял вещи вроде "Я с тещей не ссорюсь" или "Ванька-встанька" (как было объявлено, "детская сексуальная песня"). Интеллигентные немолодые тетеньки хватались за головы и хихикали как школьницы; артисту, кажется, только того и нужно было — слегка ошарашить цивильную аудиторию. Но главным сюрпризом оказалась финальная подборка песен, в которых Градский неожиданно предстал как представитель либеральной оппозиции. "Антиперестроечный блюз" и "Мы не ждали перемен", написанные еще лет двадцать назад, вдруг оказались точной характеристикой наших дней и вызвали настоящую овацию.