Каждую весну в крупные города и столицы Российской империи из деревень съезжались артели строителей — плотники и каменщики, маляры и столяры. С советских времен принято считать, что тогда, в старину, все строили на совесть. И ссылаются при этом на незыблемо стоящие дома, давно отметившие вековой юбилей. Однако эти сооружения скорее исключения из общего правила. Правилом же были патологическая жадность застройщиков, пытавшихся заполучить хоромы за гроши, вороватость подрядчиков, низкое качество материалов и работ. Поэтому большинство домов конца XIX--начала XX века после недолгой эксплуатации сносили из-за катастрофического обветшания. А часть строившихся тогда домов рухнула еще до сдачи в эксплуатацию.
Строительная соборность
Катастрофы и русское строительство испокон веку считались близнецами-братьями. Русские города и веси, которые столетиями строились из бревен, регулярно сгорали, и потому существовал особый вид строительного бизнеса — хваткие люди готовили срубы и по воде доставляли их поближе к городам. Внакладе они не оставались, поскольку их дело при частых пожарах прогореть не могло никак. Если пожар, к примеру, в текущем году не опустошал всю Москву, то какая-нибудь ее часть все равно обязательно выгорала. Так что всем русским удельным князьям, не говоря уже о князьях великих, приходилось постоянно заниматься предупреждением новых пожаров и следовавших за ними опустошений и обнищания подданных.
Малые и большие властители пытались заставить горожан не лепить избы одну к другой, но ни увещевания, ни наказания не помогали. На ограниченном пространстве внутри городских стен строиться иначе было попросту невозможно, и достаточно было вспыхнуть одному строению, чтобы тут же заполыхало все вокруг. Выход был очевидным — строительство каменных домов. Однако хороший кирпич в Московском княжестве даже в середине XV века делать не умели, как не умели строить более или менее высокие кирпичные дома. И потому первый блин вышел комом.
Великий князь Московский Иван III, который внедрял новые строительные технологии куда упорнее всех своих предшественников, решил начать перестройку столицы с Кремля. Первым делом он повелел перестроить обветшавший и полуразвалившийся кафедральный митрополичий Успенский собор, который и стоял-то лишь благодаря подпиравшим его стены бревнам. Новый храм великий князь решил возвести по образцу Успенского собора во Владимире, но сделать московский храм гораздо больше, тем самым подчеркнув, что стольный град Руси теперь не Владимир, а Москва. В бывшую столицу с целью изучения образца для копирования отправились знатоки каменных дел, а все руководство строительством собора митрополит доверил мастерам Кривцову и Мышкину.
Возведение собора началось в 1472 году и шло довольно быстрыми темпами, поскольку старый храм грозил вот-вот рухнуть, а оставаться без митрополичьего храма стольному граду было невместно. Еще одной проблемой была теснота в Кремле, и потому новый собор решили возводить на месте старого, в котором предполагалось службы проводить вплоть до возведения новых стен.
С ранней весны началась заготовка камня, а в апреле приступили к рытью траншей для фундамента. Его основой должны были стать солидные деревянные сваи, которые труженики с усердием вбивали в землю. Работа шла споро, и 30 апреля того же 1472 года состоялись торжества по поводу официальной закладки собора. А уже в мае, когда стены нового храма поднялись до саженой высоты, старый Успенский собор благополучно разобрали. Возведение храма имело особое значение еще и потому, что наступившей осенью состоялось бракосочетание Ивана III с племянницей византийского императора Софьей Палеолог, и грандиозный для своего времени собор должен был ко всему прочему демонстрировать, что после падения в 1453 году Константинополя Москва стала новой столицей христианского мира. Однако вместо триумфа великому князю пришлось познать горе строительного поражения.
"Строительство уже подходило к концу,— говорилось в позднейшем исследовании этого происшествия,— когда 20 мая 1474 г. стены не выдержали тяжелого перекрытия и рухнули. Внутренняя часть стен заполнялась мелким камнем на жидком растворе известки, смешанной с песком. По заключению псковских мастеров, призванных великим князем, скрепляющая известковая масса оказалась недостаточно прочной".
Позор был на весь православный, да что там — на весь христианский мир. Вместо символа московского могущества посреди Кремля лежала куча никчемного строительного мусора. Так что великому князю Ивану III не оставалось ничего другого, как пойти обычным в таких случаях русским путем — призвать строителей-варягов, точнее, фрязинов (так в XIV-XV веках на Руси называли генуэзцев и венецианцев, а потом и всех итальянцев).
"Для возобновления постройки Успенского собора,— свидетельствовало то же исследование,— и для перестройки всех основных сооружений Кремля в Москву была приглашена группа итальянских инженеров во главе с Аристотелем Фиораванти. При возобновлении строительства Успенского собора после катастрофы надзор за его возведением перешел из ведения митрополита непосредственно к великому князю. В технику постройки Фиораванти внес ряд нововведений. В Калитникове, за Андрониевым монастырем, была устроена печь для обжига кирпича. Кирпич изготовлялся уже и длиннее прежнего и превосходил его по качеству. Значительно было улучшено качество извести. Для прочности стены связывались железными тягами, вместо дубовых брусьев вводились железные связи и т. п. По словам летописи, Аристотель Фиораванти заложил церковь по своему плану, "а делаша наши же мастеры по его указу". Собор был закончен к августу 1479 г. Освящение собора совпало с крупным политическим событием — окончательным присоединением Новгорода к Москве — и поэтому было отпраздновано особенно торжественно".
Вслед за этим началась уже более масштабная реконструкция Кремля, а в 1485 году там появились и частные каменные здания. Как водится, первыми обзавелись хоромами нового типа люди, стоявшие вблизи денежных потоков,— сыновья государева казначея боярина Ховрина. И ни о каких происшествиях во время строительства их домов письменные источники того времени сведений не сохранили. Когда знающие толк в деньгах люди строили для себя, получались капитальные здания, стоявшие века. А во всех остальных случаях все попытки экономить, использовать некачественные материалы и неквалифицированных мастеров приводили к одному и тому же результату.
Правда, до массовых крушений домов дело не доходило, но не потому, что мастерство отечественных строителей неуклонно росло. Причина заключалась в том, что стоимость строительства каменного дома оставалась заоблачной даже для многих бояр, а потому строились по старинке — из бревен — и по-прежнему страдали от жесточайших пожаров. Летописи свидетельствовали, например, о грандиозном пожаре во время правления первого Романова — Михаила Федоровича — в 1626 году:
"Лета 7134, майя в 3 день, в середу, в 10 часу дни, в Москве, в Китае, загорелся двор вдовы Иванова жены Третьякова, и учал быти в то время ветр великой к Кремлю-граду, и от ветру занялись в Китае церкви и многие дворы и в рядах лавки, и учал в Китае пожар быти великой, и от того пожару у Покрова Пречистой Богородицы на рву (Василия Блаженного) на всех церквах занялись верхи, и по Фроловской (Спасской) башне учало гореть и на Кремле кровля, и оттого в Кремле-городе и всяких чинов людей дворы почали гореть, и многие церкви Божии в Китае и в Кремле-городе погорели, опричь больших соборов, и в Государевых дворах деревянные крыши погорели, и в палатах во многих горело, и во многих приказах многие Государевы дела и многая Государева казна погорела. А Государь в то время был у Троицы в Сергиеве монастыре и из походу пришел к Москве майя в 7 день".
Не смог справиться с пристрастием подданных к быстровоспламеняющимся жилищам даже скорый на расправу Петр I. Он предписывал строить на месте пепелищ достаточным обывателям каменные дома, а недостаточным — глинобитные мазанки. Ослушникам были обещаны самые суровые наказания вплоть до отправки гребцами на галеры. Но суровость законов, как обычно в России, компенсировалась необязательностью их исполнения.
Квадратная сажень в рублях
Сопротивление каменному строительству длилось не одно столетие. Даже в середине XIX века, когда, к примеру, в Москве категорически запретили строить деревянные дома, а владельцам уже стоящих предписали в 10-12 лет устроить свои дела и снести деревянные дома, облик городов менялся довольно слабо. Владельцы бревенчатых строений в центре первопрестольной всеми правдами и неправдами тянули время, направляя во всевозможные инстанции прошения, а на окраинах преспокойно продолжали строить деревянные избушки.
Ситуация резко изменилась лишь после того, как начался промышленный подъем и в крупные города потянулись массы освобожденных крестьян, оставшихся ни с чем дворян и массы жаждущих перемен провинциальных разночинцев. Дома, где сдавались квартиры, из обычных стали во всех смыслах слова доходными. Городская земля, особенно в центрах городов, начала резко дорожать. Порой оказывалось, что цена квадратной сажени (4,56 кв. м) была сопоставима с месячной зарплатой рабочего высшей квалификации или средней руки чиновника — 50 рублей. А в некоторых случаях в центре города полсотни рублей за квадратную сажень считали подарком небес. Московские газеты свидетельствовали: "Для расширения Столешникова переулка на углу Петровки решено отчуждить в пользу города 29,10 квадратных сажени земли из владения страхового о-ва "Якорь". Городское управление предложило по 400 рублей за сажень. О-во "Якорь" требует по 1500 рублей. Соглашение не состоялось".
Но и 43 тыс. рублей, которые пыталось получить страховое общество, не шли в сравнение с аппетитами купца Травина.
"Московская городская управа,— писала газета "Голос Москвы",— ведет переговоры о приобретении владений купца Травина для расширения Селезневской улицы. Травин оценивает свои владения в 60 тысяч рублей".
Для сравнения: запрошенная Травиным сумма равнялась годовой зарплате председателей правления крупнейших финансовых организаций страны.
Ограниченность земельных участков подталкивала даже самых состоятельных застройщиков к возведению многоэтажных зданий, опыта строительства которых отечественным строителям явно недоставало. Так что разрушений вновь построенных зданий пришлось ждать недолго. Некоторые мелкие происшествия старались скрыть от прессы. Но когда катастрофа случалась в самом центре столиц или владельцами домов оказывались известные люди или фирмы, огласки и публичного расследования избежать не удавалось. В официальной истории строительного надзора столицы приводится следующий случай:
"В октябре 1888 г. в самом центре Москвы, на углу Кузнецкого моста и Неглинного проезда, произошел обвал почти выстроенного трехэтажного здания Московского купеческого общества. Приглашенные эксперты — профессор строительного искусства Черепашинский, губернский инженер Мейнгард, инженер-архитектор Делекторский, академик архитектуры Мельгрен и гражданский инженер Федотов — обнаружили серьезные технологические упущения строителей, а именно: ускоренные темпы возведения здания не давали возможности окрепнуть стенам, на которые увеличивалась нагрузка в ходе выполнения последующих работ. Застройщики спешили все закончить к зиме, хотя составлявший план архитектор Каменский предусматривал поэтапное производство. Результатом спешки и нарушений технологии стала трагедия: под обломками погибли 11 человек и еще 11 получили тяжелые травмы. На строительстве дома Купеческого общества находился специально приглашенный для непосредственного наблюдения за производством работ инженер Попов, был и отвечающий за строительство архитектор. Что же говорить о тех случаях, когда постоянного персонала технического контроля на стройке не было, чего законодательством и не требовалось: за техническое качество и прочность возводимых объектов отвечали строители. Дома рушились и в начале XX в. Так, из-за, казалось бы, мелких несоответствий проекту 25 июня 1908 г. на углу Малой Грузинской улицы и Камер-Коллежского вала рухнул новый дом можайского купца И. А. Яншина".
У гостиницы "Метрополь" в 1903 году вскоре после ее торжественного открытия начала отваливаться лепнина с фасадов. А поскольку денег на исправление дефектов у владельцев не нашлось, то во избежание несчастных случаев проход по тротуарам вокруг лучшего московского отеля надолго закрыли деревянными рогатками. Однако и впоследствии случались катастрофы, по московским меркам весьма значительные. В июле 1909 года газета "Русское слово" писала:
"Происшедший вчера обвал дома Бровкина на Красносельской улице вновь ставит на очередь вопрос об ответственности за такого рода "заведомые" катастрофы. Случаи легкомысленных построек в Москве в последние годы зарегистрировываются все чаще и чаще. А между тем виновных, кажется, ни в одном случае не находили: их не искали. Говорили о слабости технического надзора со стороны городского управления, но дальше разговоров не шли. Рабочие говорят, что катастрофа была вызвана сотрясением от свалившейся железной балки. Но какова же была прочность постройки, если дом мог рухнуть от столь незначительной причины! Не от такого ли "сотрясения" образовались и трещины, предшествовавшие обвалу? Впрочем, если Москва могла сгореть от копеечной свечки, то почему же дому г. Бровкина не обвалиться от падения балки".
Городские руководители считали главной причиной всех бед недостаточный контроль за строительными подрядчиками. Того же мнения придерживалась и общественность. Газета "Раннее утро" в августе 1909 года опубликовала беседу с одним из городских участковых архитекторов, который рассказал следующее:
"Строительное дело при Московской городской управе смело можно назвать "бумажным делом". Ибо все оно построено на "бумаге" и "отношении". В строительное отделение управы подаются чертежи частных построек по всем правилам строительного устава и местных обязательных постановлений. Через месяц, а иногда и дольше разрешение получается, и чертежи выдают на руки владельцу. Этот, в свою очередь, чертежи с подписью своего архитектора представляет участковому архитектору, который ставит на чертежах свою "памятку". После этого чертежи идут к местному приставу, который ставит на них свою подпись.
Что делается потом, после того как чертежи прошли все инстанции, как производится владельцем стройка, согласно ли выданным чертежам — в это городская управа не входит. Эти функции возлагаются всецело на... местного околоточного надзирателя. Тот, видя бумажное разрешение, вполне этим удовлетворяется.
— Ну а участковый-то архитектор? Он-то что делает?
— Участковый архитектор не заглянет на постройку до тех пор, пока не получит официального приглашения от местной полиции. Все, что я вам сейчас рассказал, относится к более или менее центральным районам столицы.
— Неужели на окраинах еще хуже?..
— Вы говорите "хуже"? Там почти сплошное нарушение строительного устава".
В городской думе начались долгие прения, закончившиеся через год введением строительного контроля. Но пресса вновь недоумевала:
"За последнее время в городской управе немало было произнесено серьезных фраз о необходимости организовать наблюдение за постройкой городских зданий и сооружений, за приемом строительных материалов и пр. Вопрос этот очень важный, затрагивающий больные стороны управского хозяйничанья, давно ожидавший своего разрешения. Наконец от слов перешли к делу. И что же? Оказалось, весь огород городился только затем, чтобы увеличить штат управского контроля двумя архитекторами с жалованьем... по 100 рублей в месяц. Этим двум маленьким чиновничкам отныне поручается весь громкий "надзор за городским строительством", в том числе, следовательно, и наблюдение за деятельностью технических генералов управы, получающих оклады по нескольку тысяч рублей".
И это были не пустые сомнения. В новом контрольном подразделении были подготовлены бланки, в которых говорилось: "Представитель контроля... при приеме работ, материалов присутствовать не будет". После чего вся строительная жизнь вернулась в прежнее русло. Как писали газеты, после введения дополнительной инспектирующей инстанции дела на стройках стали еще хуже.
"В Москве,— свидетельствовал "Московский листок" в июне 1912 года,— на одной из самых бойких улиц построили громадный девятиэтажный дом без всякого разрешения городской управы, причем этот дом если не обрушился теперь, то никто не поручится за то, что все его девять этажей могут превратиться в кашу в недалеком будущем, так как этот дом построен с несомненным нарушением технических требований. Рассмотрев представленные планы и чертежи, технический совет при городской управе признал, что конструкция дома, указанная в чертежах, недопустима, что толщина стен, спроектированная по этим чертежам, внушает несомненные опасения за прочность постройки и что поэтому просимого разрешения г. Лобозеву выдано быть не может. Разрешения г. Лобозеву не выдали, а он, ничтоже сумняшеся, стал строить свой дом без всякого разрешения. Дом строился, рос, вырос. А местный участковый архитектор ничего не знал и, как строится лобозевский дом, не видел".
Вечная гонка за прибылью
В некоторых случаях строительный контроль выглядел просто жалко. Так, например, случилось 22 марта 1913 года, когда в центре Москвы рухнул семиэтажный дом.
"Картина разрушения чудовищная,— живописала газета "Раннее утро".— Москва положительно не видала такой катастрофы. Развалился буквально целый дом в семь этажей... На одной из уцелевших стен заметна трещина, шедшая на протяжении всех этажей. Эта трещина носила следы замазывания. Стена, смежная с рухнувшей постройкой, настолько выпучилась, что грозит разрушением..."
Детали к описанию происшествия добавляла газета "Копейка":
"Грандиозный семиэтажный квадрат с фасадом на три улицы — на Малую и Нижнюю Кисловки и в Калашный переулок — сооружался с лихорадочной поспешностью. Кладка его кирпичных стен шла чуть не зимой. Во всяком случае, продолжалась еще глубокой осенью при сильных заморозках и возобновилась весной... Вчера в 7 часов утра обращенная в Калашный переулок сторона этого каменного великана зашаталась, и через какие-нибудь пять минут на уличной мостовой в облаках пыли лежали горы кирпичей. Упавший фасад дома увлек за собой и значительную часть внутренних стен... Загромоздившие улицы высокие груды камней, под которыми могли быть погребены не только люди, но и целые экипажи, были безмолвны.
Что это — могильный курган или только куча строительного мусора?"
"Судебная экспертиза,— говорилось в истории столичного стройнадзора,— в состав которой вошли инженер путей сообщения Н. К. Лахтин, губернский архитектор Б. М. Нилус, участковые архитекторы Городской управы Н. Д. Морозов и А. Ф. Мейс, выявила в строящемся здании отступление от проекта, утвержденного Городской управой: 1) на 1,3 сажени были перемещены проездные ворота, 2) в стене, примыкающей к соседнему владению, были устроены непредусмотренные ниши глубиною в два кирпича, 3) были уменьшены размеры оконных простенков по всем этажам, 4) увеличено число проемов во внутренней продольной стене, 5) количество этажей сокращено с восьми, по проекту, до семи, б) перекрытие проемов парадных дверей не соответствовало нагрузке, 7) была превышена расчетная нагрузка на некоторые несущие столбы кирпичной кладки, 8) оконные и дверные перемычки заменены перекатами в несколько рядов из кирпича, положенного на ребро, без перевязки швов, 9) уменьшено сечение балок подоконными проемами, 10) на песчаный шунт материка в некоторых местах фундамента была допущена максимальная нагрузка.
Свидетельские показания вновь раскрыли спешку заказчика — хозяин владения А. И. Титов сам был основным руководителем стройки и ежедневно давал указания. Ответственный архитектор Н. Д. Струков лишь один-три раза в неделю на полчаса появлялся на стройке. Подрядчик А. П. Герасимов докладывал хозяину стройки об обнаруженных просадках, на что не получал никаких указаний: А. И. Титов не желал дополнительных расходов. Погоня застройщика за барышом, прохладное отношение частного архитектора к делу привели к нарушениям правил Строительного устава, к падению качества возводимого строения и в результате к обрушению. Лишь благодаря тому, что обвал дома произошел ранним утром, в шесть часов, и на объекте не было рабочих, обошлось без человеческих жертв".
Собственно, погоня за прибылью и была главной причиной обрушения домов. Если сам инвестор не собирался руководить стройкой, то, как правило, объявлялся конкурс среди подрядчиков, которые знакомились с проектом и предлагали свою цену постройки, исходя из объема здания. Тот, кто предлагал наименьшую стоимость строительства кубической сажени, как правило, и побеждал. Понятно, что подрядчики ради получения заказа шли на заведомый подлог, а затем выкручивались как могли. Если застройщик оказывался мягкотелым и уступчивым, подрядчик убеждал его вложить в строительство дополнительные средства. А если жестким — нанимал за копейки неучей, покупал негодные материалы и сдавал дом с массой недоделок, кое-как скрытых от глаз заказчика.
Приводившая же к катастрофам гонка на стройках обычно возникала из-за того, что почти стандартным пунктом договора о строительстве было условие о выплате подрядчиком неустойки за каждый просроченный день. К примеру, при строительстве доходного дома Купеческого общества на Солянке неустойка составляла 300 рублей в день. Таким же стандартным было и требование об устранении недоделок за счет подрядчика.
"22-го июня 1912 г.,— говорилось в справке Московского купеческого общества,— Купеческою Управою заключен с Подрядчиком строительных работ Николаем Ивановичем Силуановым договор на постройку доходного дома Купеческого общества на углу Солянки и Ивановского переулка. По пункту 6 этого договора, Силуанов должен был закончить всю постройку в совершенно готовом виде для беспрепятственного пользования жильцами и арендаторами торговых и подвальных помещений к 15 августа 1913 года, обязываясь в случае неокончания постройки к указанному сроку уплатить Купеческому обществу за каждый просроченный день по 300 руб. При проведении работ подрядчик пунктом 8 обязался беспрекословно следовать указаниям строительной комиссии, архитекторов-производителей работ и их помощников, а, по пункту 12, в случае неисполнения им заявленных комиссией требований в назначенный срок последней предоставлено право усилить работу доставкой недостающих материалов и самую работу провести за счет подрядчика, не стесняясь ценой".
Однако подрядчик неоднократно переносил сроки окончания работ, а управляющим домом оставалось только жаловаться:
"По утверждении нас заведующими по дому Соляной двор Московского купеческого общества от 4 ноября 1913 года мы собрались в Соляной двор и, осмотрев в нем все помещения, подлежащие нашему заведованию, нашли их совершенно неподготовленными к сдаче. Так, торговые помещения, частью уже сданные до нас, и по сие время находятся в том виде, как мы их осматривали. Окончательная отделка сданных торговых помещений, к удивлению нашему, идет вяло и едва ли скоро закончится. Двери и тамбуры в торговых помещениях не поставлены, а просто зашиты тесом без войлока. Помещения хотя и отапливаются, но во всяком случае это не может быть подспорьем к осушке окрашиваемых стен и к их окончательной отделке. Рамы в подвальных помещениях большею частью отсутствуют, и только часть из них зашиты тесом. Мы положительно не можем уяснить себе, скоро ли все это приведется в порядок, но если наступят морозы, которых нам ждать недолго, то что будет тогда с отоплением — предугадать нетрудно, потому что легкий доступ холодного воздуха в отапливаемые помещения с трубами, наполненными водой, разрушительно может подействовать на отопление, и тогда будет поздно принимать какие-либо меры. Ввиду этого мы, заведующие, обращаемся к Купеческой управе с покорнейшею просьбою тотчас же, немедля принять самые решительные меры к устранению этих дефектов. Затем черные входы завалены мусором, а живущие там три квартиранта временно пользуются черными ходами и невольно переносят всю эту грязь в свои квартиры и тем портят паркет".
Затем наступал этап долгих судебных тяжб, исход которых по большей части зависел от изворотливости подрядчика. Самое же любопытное заключалось в том, что многие подрядчики, постоянно выкручиваясь и скользя по грани закона, становились весьма состоятельными людьми, отдавали детей на учебу в престижные учебные заведения и с помощью знакомств просачивались в круги, которые было принято именовать приличным обществом. А вот честных подрядчиков обыватели воспринимали как чудо и даже упоминали о них в своих мемуарах. Один из них в воспоминаниях о доме своего детства писал:
"Проживал в доме мелкий подрядчик малярных работ Николай Николаевич Соколов — красивый, чернобородый. Он долго сам работал маляром, а когда его хозяйчик умер, товарищи его — маляры той же артели — попросили его взять все дело на себя, чтобы они могли продолжать по-прежнему спокойно работать. Все они были связаны между собой каким-то родством. В горячее время Соколов надевал на себя передник и брал в руки малярную кисть. Был он малограмотный, писал ужасные "щета", разобраться в которых никто, кроме него самого, не мог. Писал он плохо, но работал хорошо, никогда никого не обманывал, капитала не нажил. Случилось так, что на каком-то подряде он напоролся на жулика. И этот добросовестный человек, прогорев в пух и прах, обратился в первоначальное состояние — опять стал простым маляром".