Отношения между Россией и Западом обсуждаются не только ведущими политиками. Британский журналист-международник Эдвард Лукас, оценивая в своей недавно вышедшей книге внешнеполитические действия современной России, усмотрел в них признаки начала "новой холодной войны".
Lucas E. The New Cold War. How the Kremlin Menaces both Russia and the West.— Palgrave MacMillan, 2008.
Эдвард Лукас (1962 года рождения) — британский журналист, учился в Лондонской школе экономики и Ягеллонском университете в Кракове. C 1986 года специализируется на освещении событий в Центральной и Восточной Европе. Возглавлял подразделение аналитической службы Economist Intelligence Unit в Вене, с 1996 года — корреспондент британского журнала The Economist в Берлине, в 1998-2002 годах — шеф бюро журнала в Москве. С 2006 года — заместитель редактора отдела международных новостей.
В последнее время о начале "новой холодной войны" говорят все чаще, но официально ни Кремль, ни западные лидеры не признают, что отношения между ними испортились до стадии замерзания. В устах президента Путина "холодная война" — почти ругательство, которое чаще всего употребляется в сочетании с такими словами, как "стереотипы" или "пережитки прошлого", а то и похуже: НАТО, например, в интервью журналу Time удостоилось сравнения со "смердящим трупом холодной войны". Пережитки и стереотипы эти, разумеется, приписываются неназываемым по именам оппонентам за океаном. Однако вопросы о "новой холодной войне" нередко звучат на пресс-конференциях, а в рассуждения на эту тему включаются и вполне серьезные академические политологи — как российские, так и западные.
Пожалуй, наиболее последовательно и резко высказался о "новой холодной войне" британец Эдвард Лукас в своей книге, вышедшей в этом году под одноименным названием с подзаголовком "Почему Кремль опасен и для самой России, и для Запада". Главный тезис автора заключается в том, что внутренняя трансформация российского режима уже привела к началу такой войны. Об этом говорят и действия Кремля в ближнем и дальнем зарубежье, и политические репрессии внутри самой России, и публичное оправдание официальной пропагандой сталинизма и советского прошлого вообще. В общем, "Россия сначала молчаливо, а затем все более открыто отказалась от стремления стать "нормальной" — современной, промышленной, развитой страной, для которой характерно наличие политических свобод и признаков правового государства, чьи граждане ничем не уступают гражданам Западной Европы и Америки". Предположения о пусть медленном и неровном, но движении России к демократии и сотрудничеству с Западом оказались ошибочными, но Запад, сетует Лукас, пока отказывается признавать это и списывать Москву со счетов.
Рассказ о том, как именно дошла Россия до такой жизни, отечественному читателю, да и зарубежному специалисту, хоть немного интересующемуся Россией, будет неинтересен: ничего нового здесь Лукас сказать не может. Повествование рассчитано скорее на рядового зарубежного читателя, не слишком увлеченно следившего в последние годы за политической борьбой, которую вели в далекой холодной стране люди с труднопроизносимыми именами. Лукас вполне традиционно описывает приход к власти представителей спецслужб, построение ими вертикали власти в стране, удушение политических гражданских свобод и установление контроля над экономическими ресурсами. Среди прочего Лукас прямо обвиняет Кремль в организации политических убийств и терактов, однако в первую очередь сегодняшние правители России предстают в его описании людьми коррумпированными и циничными. Достается при этом и деятелям 1990-х: "Несмотря на весь свой ум, харизму и отвагу, реформаторы оказались людьми некомпетентными, слабыми и, как стало ясно в итоге, корыстными". Лукас пишет, что приемы, использовавшиеся Ельциным и его советниками для того, чтобы сохранить власть, оказались губительными для российской демократии: здесь упоминается и расстрел танками парламента, и "мошеннический" референдум о принятии новой Конституции, и столь же "мошеннические" выборы 1996 года. В целом книга лишена каких-либо журналистских открытий и эксклюзивных материалов, однако небезынтересными для российского читателя могут оказаться детали похождений "Газпрома" и других российских компаний в Центральной Европе и на Западе, оставшиеся у нас малозамеченными широкой публикой.
Гораздо важнее разобраться, в чем состоит, по Лукасу, суть "новой холодной войны". Автор сразу предупреждает, что настоящая холодная война "не вернется, сравнения с ней — это анахронизм". Что же тогда представляет собой эта новая эпоха? "Если раньше страны угрожали друг другу бомбами, сталью и обогащенным ураном, то оружие "новой холодной войны" — деньги, природные ресурсы, дипломатия и пропаганда",— заключает Лукас. В первую очередь речь идет об "энергетическом оружии" и вообще об использовании экономической экспансии как инструмента достижения геополитических целей. Соответственно, любую активность российского бизнеса за рубежом следует рассматривать как часть коварных планов Москвы, причем речь идет не только о госкомпаниях, но и о частном бизнесе, раз он находится под полным контролем Кремля. И здесь главную опасность для Запада представляет даже не сам факт покупки "Газпромом" физических активов, а возникновение в результате такой покупки местного пророссийского лобби — бизнесменов, кровно заинтересованных в поддержании хороших отношений с Москвой. Примером такого коллаборационизма в Европе, по мнению Лукаса, уже стала Германия, не желающая заступаться за Грузию и Прибалтику, а также Греция и Кипр. Москва, таким образом, хочет добиться "не только влияния на Запад, но и влияния внутри Запада".
Что касается целей "новой холодной войны", то здесь взгляды автора сформулированы менее четко. Для чего Кремлю нужно окутывать Запад своими газовыми и финансовыми щупальцами, непонятно: Лукас нигде не утверждает, что Владимир Путин хотел бы заняться строительством вертикали власти и суверенной демократии, скажем, в Германии. В отличие от предыдущей холодной войны "поле битвы "новой" переместилось на территорию некогда порабощенных западных стран, расположенных на полпути между Россией и богатой половиной континента". Кремль, по мнению Лукаса, до сих пор не смирился с потерей сателлитов и хочет "знать все о том, что происходит на их территории, и иметь возможность остановить все, что ему не по нраву". Насколько можно понять Лукаса, отчасти подобное стремление вызвано имперскими комплексами, отчасти тем, что экономические успехи, политические свободы и открытость этих стран делают слишком явными авторитарность и коррумпированность путинской модели правления.
Подобный анализ намерений и действий Кремля может показаться не слишком убедительным, но что он, несомненно, подчеркивает, так это огромную роль, которую сыграло в новейшей истории России зимнее отключение поставок газа на Украину в 2006 году. Сегодня очевидно, что именно это решение было колоссальной ошибкой, которая резко изменила отношение к России в Европе и уже дорого обошлась и Кремлю, и "Газпрому", и русскому бизнесу в целом. Именно вокруг этого инцидента и строятся все практические предложения Лукаса. На общем уровне автор призывает "осознать опасность" и "возродить трансатлантическую солидарность", не соглашаться на сепаратные сделки с Россией. На более конкретном уровне — остановить монополизацию Россией поставок газа в Европу, установить жесткие ограничения на покупку русскими активов в Европе и ужесточить правила выхода на западные биржи иностранных компаний. Компаниям, в частности, надо будет доказывать, что они действительно ведут бизнес, а не являются лишь источником административной ренты, что их активы — не краденые, а сами компании действительно находятся в руках частных акционеров. В соответствии с такими правилами, пишет Лукас, ""Газпром" и "Роснефть" вместе с большинством крупных российских компаний будут немедленно дисквалифицированы". При этом, однако, Лукас признает, что принятие подобных мер будет означать экономические потери для западных компаний. Кроме того, он не требует вовсе прекратить экономические связи с Россией, поскольку опыт применения санкций к другим странам показывает, что они лишь создают простор для коррупции и усиливают закрытость режима, делая перемены менее вероятными.
Концепция Лукаса страдает от одного серьезного внутреннего противоречия, характерного, впрочем, для западного восприятия России в целом,— от того, в какую сторону разрешится это противоречие, зависит и ход "новой холодной войны". С одной стороны, автор живописует усиление российского присутствия на мировой арене, нефтегазовую экспансию и возвращение России к ее имперским замашкам (идеи "национализма" и "пересмотра истории" извлекаются Кремлем из "мусорной корзины истории"). С другой — Лукас неустанно подчеркивает слабость и неэффективность российского режима, напоминая и о коррупции, и о демографическом спаде, и о продолжающемся распаде армии. Грозные ракеты "Булава", которыми предстоит оснастить российские подлодки нового типа, упорно не хотят летать, а истребитель пятого поколения Су-47 "Беркут" так и остается прототипом — и способность российского ВПК производить новейшие модели вооружений весьма сомнительна. Не верит автор и в способность России самостоятельно преодолеть свое технологическое отставание от Запада. В общем, созданная Владимиром Путиным жесткая система ведет к застою и исключает модернизацию страны: "У России теперь осталось очень мало шансов избежать упадка в долгосрочной перспективе".
Согласовать между собой две эти позиции очень сложно. Советского Союза Запад боялся именно потому, что в 1950-х советская модель казалась перспективной: экономика росла, спутник запускался. Наоборот, Саудовская Аравия или Венесуэла сегодня, подобно России, реализуют незападную общественно-политическую модель собственного изобретения, сидят на огромных финансовых потоках и пытаются влиять на окружающие их страны, но это никого не пугает: на Западе уверены, что оба эти режима развалятся сами собой. Конечно, история знает много примеров того, как государство было внутренне слабым, но тем не менее угрожало своим непосредственным соседям. Лукас также отмечает и то, что сегодняшняя Россия представляет опасность именно для своего ближнего зарубежья: "Подобно больному на костылях, она не страшна здоровому человеку (западным странам), но способна нанести урон еще более слабому инвалиду в коляске". Впрочем, и это объяснение далось автору с натяжкой: "инвалид на костылях" все-таки недостаточно страшен, чтобы мобилизоваться для борьбы с ним на "новую холодную войну".