По уже складывающейся традиции Теодор Курентзис и оркестр Musica Aeterna Новосибирского театра оперы и балета отметили в Москве в Большом зале консерватории (БЗК) день рождения Святослава Рихтера. На этот раз — Бетховеном, исполненным на жильных струнах. ЕКАТЕРИНА БИРЮКОВА не узнала классика, но нисколько не огорчилась.
Программа бетховенского вечера, которую вполне в традиции европейских аутентистов подробно откомментировал в буклете сам маэстро Курентзис, состояла из Скрипичного концерта и Пятой симфонии — самых что ни на есть хрестоматийных вещей, которые новосибирцы сумели сделать совершенно неузнаваемыми.
В первом отделении им отменно в этом помогала известная немецкая скрипачка Изабель Фауст. Она, как и оркестр, играла на жильных струнах легким безвибратным звуком, безо всякой душещипательности, но очень тонко, подробно, гибко и оперативно, моментально меняя оттенки и настроения, не боясь резкостей и, наоборот, тихих, почти шепчущих нот и демонстрируя полное взаимопонимание с дирижером. Пожалуй, таковое впервые у него обнаружилось с солистом–инструменталистом. До этого момента лучшими соратниками господина Курентзиса в его очень индивидуально осмысленных и совершенно бескомпромиссных аутентичных исканиях все же были певцы.
Концерт был исполнен со специально откорректированной оркестровой партией и совершенно неожиданной сольной каденцией в редакции Вольфганга Шнайдерхана, где под тихие удары литавр скрипка уносится в какие–то ренессансно–танцевальные дали. Но, конечно, и без этого радикальное исполнение новосибирских аутентистов имело бы мало общего с привычной забронзовевшей версией сочинения.
Еще сложнее было стряхнуть пыльный романтический пафос с Пятой симфонии, где, как известно из школьной программы, «судьба стучится в дверь» и все говорит о том, что нет в жизни счастья. Но и с этим господин Курентзис справился. План своих реконструкторских и одновременно экспериментальных действий он детально описал в буклете. Оттуда следовало, что симфония им исполняется в оригинальных бетховенских темпах, которые композитор в свое время проставил, делая редакцию для издательства Breitkopf & Haertel, и которые с тех пор — в связи с укрупнением оркестровых составов и общей помпезностью исполнительских трактовок — сильно замедлились. Да и знаменитые первые ноты должны звучать не совсем в том ритме, к которому мы привыкли. А если еще посадить на сцене поменьше народу, своим количеством соответствующего бетховенским временам, — и вот уже начальная тема, повествующая о приходе судьбы, не наваливается всей своей безоговорочной тяжестью. И вообще, музыка оказывается совсем другой — взрывной, полетной, прозрачной, с отголосками барочной еще эстетики и совсем не безрадостной. Хотя последнее обстоятельство, наверное, в издании Breitkopf & Haertel не указано.