Душитель нежностью
Новая человечность Алвиса Херманиса и Нового рижского театра
представляет Роман Должанский
Чтобы понять место и значение Нового рижского театра в сегодняшнем мировом театральном раскладе, достаточно подняться из гардероба в зрительный зал. Здание у этого театра весьма странное: довольно-таки вместительный зрительный зал находится на верхнем этаже, над всеми фойе и буфетом. Так вот пока вы поднимаетесь, вы читаете на стенах названия городов, в которых за последние десять лет побывали спектакли режиссера Алвиса Херманиса. И оказывается, что там перечислены практически все сколько-нибудь важные города мира, которые вы знаете. Потому что не осталось на свете хоть сколько-нибудь заметного театрального фестиваля (а любой уважающий себя город давно обзавелся хотя бы одним фестивалем), не позвавшего к себе Херманиса и его актеров.
На вопросы о причинах собственной популярности сам Алвис - как и многие прибалты, очень не болтливый человек — отвечает примерно так: Латвия исторически находится между Германией и Россией. Означает это, как можно понять, примерно вот что. Русский театр, как известно, славится своей актерской школой, душевностью, вниманием к "маленькому человеку" — но у нас часто пренебрегают театральной формой, дисциплиной, боятся остроты, слишком зациклены на психологии, отчего театр кажется старомодным, глухим к современным проблемам. Немецкий театр, напротив, очень реактивен, собран, деловит, но слишком зациклен на всяких проблемах насилия, слишком жесток и многих в мире отпугивает своим рационализмом.
Способ, которым живущий между немцами и русскими Херманис подружил обе крайности, лучше всего виден в знаменитом спектакле "Соня" по рассказу Татьяны Толстой. Вроде бы чистая клоунада, сплошной аттракцион, голый формализм — заглавную героиню, одинокую старую деву, которую дурачат знакомые, играет у Херманиса мужчина, при этом он не произносит ни слова, весь текст читает другой актер, а роль Сони состоит буквально из череды комических номеров-этюдов. Но вот по сюжету начинается война, ленинградская блокада, Соня идет спасать своего на самом деле не существующего возлюбленного, гибнет под авианалетом — и у зрителей во всех концах мира непроизвольно текут искренние слезы сострадания. Которые в России уже давно не может вызвать у публики ни один жрец системы Станиславского.
Кстати, именно в России спектакли Херманиса должны находить самых благодарных зрителей. Взять ту же "Соню" — на сцене воспроизведена в самых мельчайших подробностях комната советской коммуналки, ее и без спектакля можно рассматривать часами, потому что все вещи подлинные, собранные по старым рижским квартирам, а значит, и на всем постсоветском пространстве до боли узнаваемые. Еще больше немых, но подлинных свидетелей чужих судеб — в спектакле "Долгая жизнь", который тоже объездил весь мир, дважды был в Москве и награжден "Золотой маской" как лучший зарубежный спектакль. В нем показан один день из жизни пяти стариков, заканчивающих жизнь в обычной коммуналке. День, за который персонажами не будет произнесено ни одного слова. Но будет сказано очень-очень много — про старость, про время, про нашу общую с Херманисом некогда единую и большую страну. Действие спектакля "Звук тишины" происходит в советской Риге, в 1968 году. Но у режиссера нет ни ностальгии, ни гнева по отношению к коммунистическому прошлому и СССР. Он сделал спектакль про поколение своих родителей, про то, что значит входить в жизнь, быть молодым, расставаться с иллюзиями.
Кабинет художественного руководителя Нового рижского театра немного похож на декорацию "Долгой жизни" — это не офис преуспевающего и востребованного режиссера-менеджера, а старая двухкомнатная квартира, набитая вроде бы отжившими свой век вещами. У Алвиса Херманиса особые отношения со временем и с историей. "Я могу ставить спектакли только про то, что хорошо знаю, — говорит он. — Поэтому я не ставлю про будущее, про жизнь других стран и миров. Только про свое прошлое или в крайнем случае про наше настоящее". Поэтому евроремонт его кабинету не грозит. Да и всему театру, здание которого любителям безликой, стерильной роскоши кажется неухоженным и не соответствующим славе Нового рижского.
Многие называют театр Херманиса документальным, потому что режиссер высматривает, вычитывает, иногда даже выпытывает свои спектакли из реальности. С некоторых пор он перестал ставить классические пьесы, да и современные тоже. Его не интересует больше театр режиссерских интерпретаций драматургии — они лишь отгораживают сцену от жизни, часто пугая зрителей. "В современном театре слишком много головного и слишком мало сердечного. Я не понимаю, как можно показывать на сцене какие-то убийства, — рассуждает Алвис Херманис. — Ну, нормальные люди же не убивают друг друга. Нельзя зрителей бить по голове, терроризировать. Надо с ними обходиться по-доброму, как с родственниками".
Театр, по Херманису, не должен быть ни прислугой зрителя, ни убежищем от будней. Он должен быть дружелюбным собеседником, иногда участливым, иногда насмешливым, но всегда внимательным. Несколько лет назад режиссер отправил своих актеров "в люди". Он уподобил их журналистам и дал "редакционное задание": выйти из стен театра в большую жизнь, найти какого-нибудь простого человека, пообщаться с ним, порасспросить о его жизни, а потом вернуться в театр и показать этого человека, за полчаса сценического времени нарисовать портрет судьбы. Получились "Латышские истории", сборник из двадцати театральных монологов, по числу актеров в труппе. Шесть из них будут вскоре представлены на гастролях Нового рижского театра в Москве. Каждый рассказ — это не возвышенная художественная фантазия, но и не равная самой себе, голая и скучная правда жизни. Можно сказать, Херманис вместе с актерами нарисовал уникальный пейзаж общества, сделал не научное, но очень точное социологическое исследование. Еще одним таким портретом стала "Латышская любовь" — сборник новелл о том, как разные люди встречают друг друга.
Для своего дебюта в России в качестве режиссера Херманис выбрал материал, с одной стороны, известный всем, а с другой стороны, полузабытый — рассказы Василия Шукшина. Пару лет назад режиссер прихватил с собой в Германию книжку, чтобы читать в гостинице, и твердо решил, что нужно поставить знаменитого советского писателя с сегодняшними русскими актерами. "Думаю, что после Чехова лучшие рассказы у Шукшина, — считает Алвис Херманис. — Это русский экзистенциализм, и это благодатный материал для игры". Сначала режиссер собирался искать, как для "Долгой жизни", предметы крестьянского обихода, восстанавливать на сцене мир провинциальной сибирской деревни 70-х годов прошлого века. Потом походил по сегодняшней Москве, посмотрел на людей, на здешнюю жизнь, в том числе ночную, и понял, что притворяться колхозниками молодым актерам, даже самым талантливым, не следует. Получится театр, в смысле — ложь. А на ложь у Херманиса, как у человека и как у режиссера, выработался абсолютный слух.
Так что люди в спектакле московского Театра наций по рассказам Шукшина, премьера которого должна состояться поздней осенью, будут выглядеть современно. Но и сам автор наверняка предстанет живым, неожиданным, точным в деталях. В Риге театр Алвиса Херманиса однажды объявил, что работает со зрителем под девизом "Задушим нежностью!". Московской публике, кажется, давно пора испытать на себе эти ежовые рукавицы.
Гастроли Нового рижского театра - с 17 по 24 апреля на сцене Центра имени Мейерхольда