Сегодня, в День бывшего советского кино, канал НТВ показывает фильм Бахыта Килибаева "Гонгофер". Имя режиссера мало что говорит непосвященному зрителю. Вместе с тем Бахыт Килибаев имеет отношение к двум мифологическим явлениям пост-социалистической экранной культуры. В соавторстве с Александром Барановым он написал сценарий знаменитой "Иглы", а позднее и уже в одиночку возглавил рекламный проект МММ — мини-сериал, не без оснований претендующий на звание первой российской мыльной оперы.
"Игла" появилась на заре перестройки. Сага о Лене Голубкове — в разгар послеперестроечного накопления капитала. Каждая эпоха получила свое. Горбачевский романтизм выразился в фигуре последнего героя, денди, рок-мена и каратиста, одетого в черное и требующего перемен. Клан Николая Фомича и Елизаветы Андреевны зримо явил плоды перемен, удачливых рантье, скромное обаяние нарождающейся буржуазии. Сообразно задачам и духу времени "Игла" адресовалась тинейджерам и разыгрывалась в ритме нью-вэйв. Телероман МММ озвучен нэпманской "Рио-Ритой" и взывает к мидлклассу, держателям акций и ежевечерним телезрителям.
Романтические ценности сменились консервативными. Супермен уступил место обыкновенному человеку, вовремя прикипевшему к выгодному дельцу. Давно, впрочем, известно, что социальные инструкции лучше всего усваиваются в форме всенародной сказки. Сказкой была "Игла", умножившая входящие в моду субкультурные "феньки" на классические ходы стильного триллера. Схожим образом сквозь обобщенные черты Лени Голубкова видна вечная физиономия Ивана-Дурака, который и сам разбогател и народ за собой повел (так на страницах "Комсомольской правды" охарактеризовал своего персонажа артист Владимир Пермяков). Сама будучи утопией, перестройка картинно чуралась мифотворчества, поэтому "невсамделишняя" стихия "Иглы" вынуждена была маскироваться молодежно-постмодернистским задором. Время все расставило по местам: с легкой руки Килибаева полпреды МММ вышли на труднопредсказуемые просторы масс-медиа, так что теперь положительно не понятно, где кончаются интересы заказчика и начинается бескорыстное обожание всей страны.
Сказка ложь, да в ней намек. Эту тривиальную истину можно переформулировать иначе. Самовыражаясь в сказке, время нуждается не столько в намеке, сколько во лжи. "Гонгофер" демонстрирует самую бескорыстную ипостась Килибаева — сказочника и лжеца, а заодно и самую лихую фантазию трагически распавшегося дуэта сценаристов Петра Луцика и Алексея Саморядова, сообща творивших в жанре постиндустриального лубка. Архаический конструкт фольклорной страшилки вольно и прихотливо смешивается с давними и новейшими мифами, культурной инерцией и обескураживающим буквализмом режиссерского почерка. По улицам ночной Москвы шастают ведьмы, тайные дела вершатся в павильонах ВДНХ, храпят кони в час лунного затмения, демоны и оборотни прячутся за блочными стенами "спального" района. Пара удалых казаков — стар и млад — снаряжаются в столицу, дабы совершить ритуальное убийство призового кабана по кличке Гонгофер и вернуть тем самым глаза, похищенные у доверчивого хлопца роковой красоткой... Жуткая история поведана режиссером и сценаристами в жанре "байки с подходцем". В жанре неканоническом, но впечатляющем, поскольку в нем соединяются здоровый градус плебейского беспредела с элитной микстурой из мифов и табу.
Розыгрыш мифологии-идеологии средствами сказки так и не удался отечественному постмодернизму. Возможно, Бахыт Килибаев продвинулся в этом направлении дальше остальных. И прежде всего потому, что одним из первых отыскал ироническое отстранение не в трех соснах интеллектуального междусобойчика, а в дремучих дебрях коллективной души. Нечто подобное удавалось разве что петербургским некрореалистам, да и то лишь на раннем этапе, не опороченном авторской манерой и публичным признанием. Дурацкая, в сущности, побасенка рассказана Килибаевым как будто всерьез, без особых умствований и претензий. Все высоколобые радости домашнего постмодерна бледнеют рядом с одним-единственным явлением Виктории Руффо в лебедином куплете гимна АО "МММ", образе сбывшегося волшебства и состоявшегося чуда.
Именно сказка с ее произвольным правдоподобием и взаимностью лжи и намека внезапно оправдывает самые эстетские повороты образного сюжета. Ясно, например, что гиперреализм детали, вроде той беломорины размером с печную трубу, которую раскочегаривает всадник в ветреном поле, не подсмотрен у Лео Каракса, а следует из нормальной сказочной логики, предписывающей и слушателю, и повествователю по-детски созерцать реальность снизу вверх. Ясно и то, что варварская энергия вселенской карусели не заимствована у привозных "Твин Пикс", а вызвана к жизни стихией народной оттяжки, приглашенной к соучастию в дурашливой игре. Тем не менее в негласном забеге наших кинематографистов на звание "российского Дэвида Линча" Бахыт Килибаев пока лидирует. И не в смысле верности копии, а в смысле совпадения с оригиналом. Линч ведь тоже сочиняет сказки и меньше всего озабочен критикой традиционных ценностей. Если у него Элвис Пресли, кадиллак и "хайникен", то почему бы у нас не быть Федору "Ноль" Чистякову, ВДНХ и первачу. Или даже АО "МММ", без которого мы, может быть, в дальнейшем и проживем. Но вот сказку о нем забудем едва ли.
СЕРГЕЙ Ъ-ДОБРОТВОРСКИЙ