Последнее "прочти"

Публикация полного собрания пьес писателя завершает создание "русского канона" Набокова — теперь можно считать, что он весь откомментирован и "упакован". В случае с новым сборником пьес "упакован" очень тщательно. Вместе с "Человеком из СССР" в сборнике впервые публикуются лекции писателя о драме, так что судить драмы Набокова можно на основании того, что он сам думал о драматургии вообще.

В стэндфордской лекции 1941 года "Трагедия трагедии" писатель перечисляет пьесы-шедевры: "Король Лир", "Гамлет", гоголевский "Ревизор" и еще "возможно, одна-две пьесы Ибсена (эти — с оговорками)". В другом месте называет Чехова, Стриндберга, Шоу имеющими право на существование, но этим список и исчерпывается. У Набокова было очень четкое представление о том, каким он видит театр. "Спектакль — это идеальный сговор",— говорит он в лекции про мастерство драматурга. Сговор этот состоит в обязательной сценической условности: "Люди на сцене, которых вы видите или слышите, ни в коем случае не могут слышать или видеть вас". Нарушение границы рампы Набоков называет не просто недопустимым, но даже преступным. Вторая театральная необходимость заключается в том, что театр обязан изображать человеческую трагедию. Эта трагедия никак не может быть связана ни с развитием и столкновением характеров (психологический театр был Набокову глубоко чужд), ни с роком (о греках писатель отзывается с редкостным презрением), она не может строиться на конфликте, потому что "идея конфликта стремится к тому, чтобы наделить жизнь логикой, которой она не обладает". Подлинно трагическое — это небанальное переживание. "Король Лир, дяденька Лир даже более трагичен, когда он бездействует во дворце, чем в тот миг, когда он убивает тюремного стража, повесившего его дочь". Третье и самое главное — пьеса может существовать вне постановки. Сама идея того, что идиот режиссер или нерадивый актер испортят его пьесу или изменят в ней хоть слово, выводила Набокова из себя. В предисловии к изданию сценария "Лолиты" в 1974 году он объяснял, почему так и не стал сценаристом или драматургом: "На свете нет ничего столь же мне ненавистного, как групповая деятельность". В театре он настаивал на "тотальной тирании" автора.

Пьесы его были написаны в основном в Берлине в 1923-1932 годах и представляют собой вечную головную боль набоковедов, которые все никак не могут решить, как к ним относиться. Алексей Зверев, например, называет эти пьесы, в частности "Человека из СССР", слабыми и пошлыми; Брайан Бойд, напротив, утверждает, что именно здесь Набоков начинается как писатель. На самом деле Набоков не продолжал и не развивал в своих пьесах Набокова-поэта или Набокова-писателя. Да, в них есть набоковские темы — тема двойника, тема зеркала, сновидения,— но оценивать и читать их нужно и можно только как театральные тексты. Причем напоминает эта театральность ту, которую создавал в своих пьесах автор для Набокова практически не существующий — Метерлинк. В "Трагедии господина Морна" по улицам идеального государства носится пустая карета, ведь король ходит пешком. В "Человеке из СССР" за пределами сцены снимается киноэпизод восстания в России: "Группа первая машет флагами! Группа вторая бежит от баррикады налево! Группа третья двигается вперед!" Тот же сон наяву (гениальные пьесы, по Набокову, пьесы-сновидения), те же аллюзии на классическую драматургию, та же условность. Пьесы Набокова, может, и не покорят читателя и тем более поклонника "привычного" Набокова. Но они театральны настолько, насколько не может себе этого позволить ни одна современная пьеса.