Что ж, "взгляд, конечно, очень варварский, но верный". Однако, по нашему мнению, еще и невозможно упрощенный. Даже если представить себе, что структура экономики идеальна (то есть производятся только те продукты, которые продаются на внутреннем и внешнем рынках), остается еще вопрос цен на первичное сырье и технологической эффективности его переработки. Как мы неоднократно отмечали, внутренние цены в экономике России уже практически вышли на уровень мировых, а технология, естественно, нет. В переработке наши потери существенно больше, чем в тех странах, на рынках которых эти мировые цены устанавливаются. В результате (и это подтверждено расчетами) в процессе переработки сырья российская экономика (если считать по мировым ценам) не создает добавленную стоимость, а только уничтожает стоимость ископаемого сырья. В мировых ценах российская экономика в целом убыточна.
От ректификационной колонны старой конструкции, даже если самого Джеффри Сакса поставить ею командовать, не дождешься более глубокого крекинга и увеличения выхода легких фракций в соответствии с мировыми технологическими стандартами. Обанкротиться Сакс сможет, а повысить эффективность — нет.
Следовательно, банкротства в наших условиях не устранят первопричины кризиса и инфляции, которая на самом деле, равно как и "в действительности", состоит в технологической отсталости и хроническом и прогрессирующем недоинвестировании. Банкротства станут лишь катализатором процесса упрощения структуры экономики, который и так уже прогрессирует в условиях жесткой финансовой политики.
Второй вопрос, требующий рассмотрения. Действительно, предприятия, производящие одинаковую продукцию, делают это с разной эффективностью. Скажем, себестоимость одного кВтч электроэнергии составляет на Саяно-Шушенской ГЭС 30 коп., на Волгоградской — 80, а на тепловых — аж 12-13 рублей. Казалось бы, оставь одну Саяно-Шушенскую — и эффективность повысится, тем более что в "простой" экономике спрос на энергию будет меньше.
Спорить с этим тезисом невозможно. Ведь когда какой-либо член общества умирает от старости, общество в целом омолаживается. Но любой демограф скажет, что такой процесс омоложения не свидетельствует о том, что общество воспроизводится. Для этого нужна еще одна малость — рождение новых граждан.
Так и в нашем случае: реальная эффективность производства повысится (а только на этом фундаменте можно по-настоящему бороться с инфляцией), если те ресурсы, которые "портятся" переработкой на неэффективных предприятиях, будут переброшены на те, которые работают с меньшими издержками и, соответственно, создают большую добавленную стоимость. Это относится не только к сырью, но и к ресурсам финансовым и людским.
Иными словами, чтобы банкротства реально повысили эффективность экономики, в ней должно существовать хотя бы несколько динамично развивающихся производственных секторов — нужно, чтобы капиталам и ресурсам было куда перетекать, помимо сферы обращения. Сейчас же, как уже отмечалось, все сектора и отрасли российской экономики находятся в состоянии тяжелейшей депрессии, что делает абсолютно бессмысленной постановку вопроса о ротации капитала в национальном масштабе. На микроуровне переливчики капитальчиков, конечно, внесут вкладик в борьбу с гиперинфляцией, но при этом достигнут будет соответствующий же результатик.
От банкротств либеральные реформаторы академического толка обычно ждут еще одного стимулирующего (с точки зрения развития рынка) эффекта — оживления деловой активности и расцвета инфраструктуры рынка. Векселя — туда, акции — сюда, те — кредитуют, эти — санируют и возвращают, старый собственник — в долговую яму, новый — в правление. А либеральный реформатор сидит на барабане в треуголке — все с точностью до миллиметра.
В мировой практике так бывало. Вспомним, например, приватизацию железнодорожных дорог и телефонной компании в Англии. Но почему-то бывало и наоборот. Американское правительство, например, выкупило однажды долги "Локхид" и "Дженерал Дайнемикс". Почему? Нам кажется, что ответ нужно искать именно в экономической истории США (а не Зимбабве и Колумбии, как это делают эксперты МВФ). Дело в том, что только экономика США пережила трагедию банкротств в национальном масштабе — во времена Великой Депрессии.
Именно тогда стало ясно, что массовые банкротства наносят страшный удар по банковской системе. В условиях банкротства тают остатки денег на счетах предприятий, снимаются депозиты, сбрасываются краткосрочные обязательства, учредители изымают взносы из уставных фондов. Добавим к этому невозврат кредитов (в том числе и межбанковских), разорение страховых компаний, которые эти риски страхуют, ажиотажный спрос на ликвидные валютные активы и перевод средств за границу, сброс акций самих банков. Добавляют в это блюдо остроты периодические внезапные исчезновения банкиров с деньгами клиентов.
Более того, сидя на дебетовом сальдо или просто имея на корсчете остаток, несопоставимый с объемом ежедневных активных и пассивных операций своих клиентов, банк теряет возможность даже элементарно обслуживать расчеты.
В результате резервы банков тают, ликвидность становится неудовлетворительной, так что говорить о какой-то устойчивости денежного обращения и борьбе с инфляцией вовсе не приходится. Оригинальный выход в свое время из этой ситуации нашел президент Рузвельт. Дабы пресечь панику и спасти банковскую систему США от окончательного разрушения, он объявил о начале "банковских каникул 1933 года", закрыв на семь дней все банки страны. За этим, кстати, в 1935 году последовало и заметное ужесточение банковского законодательства — была поднята планка минимальной величины уставного фонда, введена практика проверки спецслужбами финансового положения учредителей банков.
Здесь уместно процитировать соображение, высказанное авторами популярной в России книги "Деньги, банковское дело и денежно-кредитная политика": "Великая Депрессия преподала серьезный урок, показав, что в период кризиса центральный банк сам обязан позаботиться о том, чтобы предложение денег не сокращалось. Предупреждая любое сокращение в предложении денег, центральный банк должен также позаботиться о том, чтобы ни в коем случае не произошло сокращения активов и пассивов всей банковской системы. Вместо этого после наступления Великой Депрессии Федеральная резервная система (ФРС) допустила резкое сокращение предложения денег в США".
Отметим однако, что сегодня наш ЦБР имеет вовсе призрачные шансы последовать совету авторов цитируемой монографии — профессоров Долана и Кэмпбелла. Ему сейчас хуже, чем ФРС в 1929-1933 годах. Даже если ФРС пошла бы на эмиссию, то этот выброс был бы обеспечен золотыми активами, которые позволили ФРС в самое тяжелое время не отказываться от золотого стандарта и не повышать цену золота. Во-вторых, казначейство США не заимствовало в ФРС на льготных условиях и не изымало в свою пользу прибыль центрального банка. Это позволяло банку верхнего уровня в США даже в условиях краха всей банковской системы сохранить ликвидность собственного баланса. В России даже этого не будет — Минфин не даст. Именно он своими заимствованиями на льготных основаниях сделал ликвидность банковской системы и прежде всего главного банка России заложником бюджетного дефицита, саботировав нормальные для мировой практики способы санации внутреннего долга. Напомним, что тот же Минфин еще не погасил своих долгов и перед коммерческими банками по дотированию ставок по льготному кредитованию, которое они осуществляли по решению правительства. (Ни много ни мало, а таким образом из резервов банков на беспроцентной основе оказалось изъято более 1,5 трлн рублей.)
Здесь же уместно заметить, что Минфин РФ, с помпой взявшийся приводить внутренний долг государства в соответствие с мировыми стандартами, на себе почувствовал, чего стоит создание нового финансового инструмента. Весной Борис Федоров настаивал на увольнении Геращенко за то, что ЦБР не создает рынок ГКО, а на прошлой неделе управление ценных бумаг министерства с прискорбием известило своего генерального агента по торговле государственными краткосрочными облигациями — ЦБР — о следующем: "Несмотря на то, что первоначально общий годовой объем размещения планировался в размере 650 млрд руб., Министерство финансов намерено ограничиться 200-300 млрд руб., так как этот вид заимствования является для него достаточно дорогим". (На сегодняшний день проведено пять аукционов, два выпуска погашено. Всего размещено ГКО только на 30 млрд руб.) Не будем сыпать соль на раны банкиров и смаковать воспоминания о том, как Минфин клялся брать в кредит по рыночной ставке.
Сегодняшняя ситуация в банковской системе России сложнее, чем в Америке 30-х, еще и тем, что развал банковской системы у нас пойдет быстрее, ибо она в существенно большей степени монополизирована и опирается на банки-гиганты, у которых и без банкротств с ликвидностью не все в порядке. "Настоящие" же коммерческие банки завязаны преимущественно на столичный рынок, что тоже не повышает их устойчивости в экстремальных ситуациях.
Таким образом, в результате банкротств и основной из элементов рыночной инфраструктуры — банковскую систему — ждет жестокое "упрощение".
Приватизация: возьми, небоже, что мне не гоже
Столь же безрадостная судьба постигнет в случае ужесточения финансовой политики на фоне прогрессирующего спада и последнее "козырное" направление либеральной экономической реформы — приватизацию государственной собственности. Естественно, последнее — только по порядку рассмотрения, потому что по радикальности и неизменности намерений, по масштабам достигнутых результатов это, пожалуй, первое направление реформ.
Приватизацию у нас принято делить на большую и малую. Так вот, малой не грозит ничто. Ее неизбежность не возьмется сегодня оспаривать вслух и самый забубенный этатист. Поэтому предприятия торговли, сервиса, общественного питания будут приватизированы дотла, какую бы политику победившая власть не избрала. Последние сомнения в этом исчезли в июле, когда доля приватизированных предприятий перевалила за половину во всех трех названных сферах бизнеса. Разумеется, "венесуэлизация" экономики весьма чувствительно скажется и на этих сферах (прежде всего дальнейшим падением спроса), но это будут уже частные дела новых хозяев.
С большой приватизацией дело обстоит совсем иначе. Здесь рестрикционная политика сместит акценты настолько, что весь процесс обратится в жесточайшую карикатуру на себя.
И на заре большой приватизации, года этак полтора назад, наблюдатель уже мог предполагать, что один из ее скрытых мотивов не столь благороден, как провозглашаемые: государство не столько дарило новым частным собственникам золотые горы, сколько сбрасывало балласт, будучи не в силах отвечать по обязательствам десятков тысяч гибнущих предприятий. Но до сих пор никому и в голову не приходило, что этот мотив может стать ведущим. А вот теперь может стать именно так.
Между тем все те отрасли промышленности, которым предстоит выжить и в "упрощенной" экономике, — нефть, электроэнергетика, транспорт, ВПК — давно уже добились особого порядка приватизации своих предприятий, который означает скорее отсутствие приватизации. Вот смотрите: указ об особом порядке приватизации нефтяных отраслей вышел 17 ноября прошлого года. Огромные концерны "ЛУКойл", "Юкос" и "Сургутнефтегаз" для управления пакетами акций, закрепляемыми в госсобственности, благополучно созданы. Коммерциализация налицо. А приватизации как не было, так и нет. На чековые аукционы только начинают поступать мизерные пакеты акций второстепенных предприятий отрасли. Можно (и это будет делаться) продавать и чуть большие пакеты, и притом основных предприятий — сути это не поменяет. Государство сохраняет полный контроль над нефтью.
Указ о приватизации оборонных предприятий, вышедший около двух месяцев назад, приостанавливает едва начавшуюся приватизацию оборонки. Правда, всего на три месяца, но зато здесь же введена целая серия затяжек процесса, которые при желании могут использоваться годами. Пакеты акций, которые государство задумает оставить себе, оно оставит себе не менее чем на три года. Словом, на акционерную волю из ВПК уйдут весьма немногие. Государство сохраняет полный контроль над ВПК.
Нет ни малейших сомнений: широкомасштабную приватизацию правительство будет продолжать, возможно, и широкомасштабнее, чем доселе, но смысл в рассматриваемых условиях она поменяет. Приватизироваться будут — в подавляющем большинстве — те предприятия, чья способность пережить столь глубокий спад и ужесточение финансовой политики более чем сомнительна; сам факт приватизации будет восприниматься чуть ли не как первая стадия процедуры банкротства. Смена собственника сведется к смене ответчика в суде. Легко представить себе следствия такой метаморфозы. Не будем говорить ни об "обмане трудящихся", ни о провале попыток создать "критическую массу собственников", ни о "дискредитации рыночных идей" — укажем лишь на осязаемые экономические последствия.
Ваучер окончательно превращается в семирублевую купюру. Продажа акций: и первичная, и тем более вторичная — на глазах усыхает до нуля. Стало быть, в семирублевые купюры обращаются и все акции, уже купленные за деньги ли, за чеки — безразлично: никакая игра на курсах невозможна, выплата дивидендов вероятна, как снег в июле. Чековые инвестиционные фонды прогорают один за другим — а вместе с ними и порожденные ими структуры. Появление каких-либо иных институциональных инвесторов практически исключено — тем более в условиях "схлопнувшейся" банковской системы.
Фондовый рынок, не успев толком сформироваться, тут же расформировывается — и вместе с ним исчезает надежда на то, что хоть какой-то части несырьевых предприятий удастся привлечь капиталы, необходимые для выживания и развития. Свободный переток капиталов, первейшее условие структурной перестройки экономики, отменяется. А поскольку у находящихся под госконтролем уцелевших отраслей и без того хватает забот (ведь только они и будут кормить страну), то межотраслевых инвестиций не станут делать и они — и на этой территории высокотехнологичная промышленность сможет появиться только при следующей цивилизации.
В итоге жесткая финансовая политика и кампания по банкротствам могут, как нам кажется, заставить российскую реформу сложить одновременно оба своих крыла (инфраструктуру рынка и приватизацию) и камнем приземлиться на аэродром "упрощенной" трехсекторной экономики, в которой места госуправлению отведено существенно больше, чем рынку.
Версия: возможно, впрочем, до греха и не дойдет.
Эксперты Ъ не сомневаются, что все приведенные выкладки и умозаключения доступны не только им, но и заинтересованным членам кабинета, ведь все они имеют экономическое образование. Легко допустить и то, что заинтересованные члены кабинета не настолько наивны, чтобы, уподобившись детишкам из сказки про гаммельновского Крысолова, сомнамбулически брести вслед за ложной идеей в тартарары.
Вместе с тем осознающим всю сложность положения реформаторам ведь надо как-то высказываться перед победившей демократией. А победившая демократия, заметим, никаких иных высказываний, кроме ультрарыночных и жесткофинансовых, не приемлет. К тому же и перед МВФ марку держать надо: долги, кредиты, помощь...
Поэтому допускаем, что реформаторы, оказавшись в ловушке ими же созданных иллюзий, на благо экономике все же вознамерились из нее выбраться, причем выбраться и рыбку съев, и план выполнив.
Избранная ими стратегия базируется, скорее всего, на принципе "васькизма" ("Васька слушает, да ест"): прорыночные идеи будут по-прежнему широко прокламироваться, а тем временем без помпы начнется проведение регулирующего инфляционного финансирования народного хозяйства в духе позитивно оцененной Ъ в #35 "программы Сосковца". Вот некоторые свидетельства в пользу этого вывода.
Во-первых, даже несмотря на победу демократии, президент подписал лишь три указа из десяти, содержащихся в федоровском пакете. Остальные обсудили на прошлой неделе на заседании комиссии по оперативному управлению и отправили обрастать визами. А этот процесс, как любая нормальная чиновничья процедура, может затянуться и надолго.
Во-вторых, Минфин уже, как ни крути, "прогнулся". На прошлой неделе на Совете безопасности обсудили и одобрили военную доктрину, а реализация военной доктрины — абсолютно любой — требует немалых денег. Кроме того, по имеющейся у Ъ неофициальной информации, генерал Грачев потребовал от бюджета возместить задолженность перед армией и ВПК. Учитывая победу демократии и роль в ней генерала Грачева, это требование решено удовлетворить.
В-третьих, при ближайшем рассмотрении федоровского пакета выясняется, что содержащиеся в нем предложения можно трактовать по-разному. Возьмем, скажем, требование ввести 7-процентные отчисления в фонд поддержки энергетических отраслей. С одной стороны, это, конечно, бездефицитное пополнение бюджета. А с другой стороны, чем это отличается от практиковавшегося в период плановой системы централизованного перераспределения средств из одних отраслей в другие? Да ничем.
В-четвертых, разве что в проекте Конституции не провозгласили намерение отменить импортные пошлины. А на деле? На деле увеличили пошлины на ввоз автомобилей и упорно поговаривают о введении пошлин на импорт оборудования. Смысл этих действий вполне очевиден — попытка защитить внутреннее производство. Попытка хорошая, но с пуританской рыночной идеологией ничего общего не имеющая.
В-пятых, никак у правительства не получается отменить такие солидные траты бюджета, как дотации к импорту. Уж отменили было летом дотационные коэффициенты на сахар, но тут же спохватились и восстановили. А уж о коэффициентах на импортное зерно и не заикаются.
В-шестых, курс на инфляционное регулирование предполагает выработку хоть каких-то мер по связыванию денег как юридических лиц, так и населения, что-нибудь вроде шмелевской товарной интервенции, но бесплатной. И такая мера найдена: на этой неделе ожидается появление президентского указа (его проект одобрен на заседании президиума правительства в прошлую пятницу), предусматривающего отмену десятилетнего моратория на продажу земли ее владельцами — аграриями. Учитывая же, что купля-продажа земли частными лицами уже разрешена, указ способен резко ускорить формирование земельного рынка. Конечно, деньги от сделок с землей непосредственно в бюджет поступать не будут (кроме незначительных налогов на сделки), однако этот емкий рынок может оттянуть на себя изрядную денежную массу и ослабить инфляционное давление на другие рынки.
НИКИТА Ъ-КИРИЧЕНКО, АЛЕКСАНДР Ъ-ПРИВАЛОВ, АНДРЕЙ Ъ-ШМАРОВ