В Мраморном дворце — выставка Павла Никонова: пламенного шестидесятника, корифея "сурового стиля". Однако на нынешней выставке представлены совсем новые холсты. АННА МАТВЕЕВА считает, что эта выставка открывает нового гения.
Такое бывает крайне редко, точнее, такого не бывает вообще никогда: чтобы художник, который полвека назад пожал все доступные тогда лавры, а у сегодняшнего поколения считается чуть ли не бронзовым бюстом из истории искусств, вдруг взял, да и выдал целый музейный этаж новых работ. И чтобы все поняли, что, по сравнению с новыми работами, все старые — хлам и детский лепет. И чтобы на восьмом десятке жизни отказаться от всего, что было, и заявить себя художником совершенно иного уровня.
На открытии выставки молодые искусствоведы, недавно зубрившие шестидесятническую живопись Никонова к экзаменам, шептались: "Он что, еще жив?" Павел Никонов родился в 1930 году, учился в Суриковке в Москве, и слава к нему пришла очень рано: уже дипломная его картина "Октябрь" получила медаль на Фестивале молодежи и студентов (по тем временам это был успех), его ранние работы покупал Дейнека. Сталинский соцреализм уходил в прошлое, хрущевская оттепель требовала нового художественного стиля, и Никонов оказался в гуще событий — совместно с еще несколькими единомышленниками он придумал "суровый стиль", новое искусство поколения бородатых физиков и геодезистов, смягченный советский модернизм. В 1962 году на выставке, посвященной 30-летию МОСХа, Павел Никонов показал картину "Геологи", ставшую, наряду с работами братьев Смолиных и Николая Андронова, живописным манифестом генерации романтиков и тружеников. Дальше были битвы с официальными художественными властями ("суровый стиль" был для них все же слишком суров), творческие поездки на стройки коммунизма, Госпремия. "Геологи" стали хрестоматийными — это по ним сейчас студенты сдают экзамены.
На выставке в Мраморном дворце хрестоматийные "Геологи" повешены даже не в зале, а в тамбуре, сразу у входа с лестницы, и как-то сбоку. По отношению к картине, вошедшей во все учебники по искусству России ХХ века, это даже не пренебрежение, а прямой плевок в могилу "сурового стиля" и вообще советского периода творчества Никонова. Но стоит войти в залы — и понимаешь, почему это так. Выставка перечеркивает весь "суровый стиль" с его "Геологами" и вообще все предыдущее никоновское наследие. Перед нами совершенно другой автор. Когда советская власть приказала долго жить, Никонов уехал жить в деревню под Тверью, и с тех пор там и пишет. Его новые холсты стилистически близки экспрессионизму, но от "профессиональных" экспрессионистов их отличает, как ни смешно, именно экспрессия: невероятная эмоциональная мощь и напряженность каждой картины. В этих работах очень мало рассудочности, обязательной для модернизма: водоворот красок делает Никонова экспрессионистом, бегло намеченные фигуры людей и контуры домов приближают к примитивизму, но для более пристального взгляда очевидны и тонкая работа колориста, и просчитанная композиция. При всей безудержной страстности это очень продуманная, "умышленная" живопись.
Безусловные хиты выставки — две огромных картины в первом зале: "Пожар" и "Похороны". Обе были написаны в деревне и вроде как по мотивам событий деревенского масштаба. У Никонова пожар и похороны получают масштаб вселенский и космический. Здесь уже непонятно, что горит и кого хоронят: на холсте происходит всемирная драма, с треском рушится мир, яростные разноцветные вихри взмывают до небес, красочные смерти затягивают зрителя внутрь картины и лишают дара речи, оставляя только нечленораздельный рев то ли ужаса, то ли восторга. За этими двумя декорациями к апокалипсису следуют другие, более спокойные, но пропитанные той же хтонической силой работы. Они написаны в той же тверской деревне, и сюжеты у них такие же "акынские": что вижу, то пою — но от спокойного описания сельской жизни они далеки так же, как и "пожар" и "похороны". В небольшой "Разделке туши" грубо и быстро намалеванный герой-мужик превращается в античного титана, голыми руками раздирающего плоть Вселенной. "Двое в тайге" тоже играют в какую-то сибирскую титаномахию: дерутся на фоне кровавого заката и каких-то адских черных деревьев. А смешной "Пастух и космос" — и вовсе современная мифология: задравший голову пастух наблюдает в подсвеченном последними лучами солнца небе космонавта, привязанного пуповиной к инфернальному рогатому спутнику.
78-летний Павел Никонов, кажется, несколько лет назад начал новую творческую жизнь. В этой жизни он — один из крупнейших российских живописцев второй половины ХХ века, плюс того огрызка века XXI, который пока есть у нас. Если раздавать художникам рейтинги, как акциям и ценным бумагам — с выставкой в филиале Русского музея рейтинг господина Никонова подскочил в десятки раз.