Завтра состоится годовое собрание акционеров ОАО "Сургутнефтегаз", которое инвесторы называют самой закрытой российской нефтекомпанией. Дивиденды "Сургутнефтегаза" вырастут на 14%, хотя его добыча по итогам года снизилась на 1,6%. Как компания планирует бороться с падением добычи, чего она хочет от государства, почему не привлекает партнеров и не скупает активы за границей, "Ъ" рассказал гендиректор "Сургутнефтегаза" ВЛАДИМИР БОГДАНОВ.
— В России фактически началась стагнация нефтедобычи. "Сургутнефтегаз", который на протяжении последних лет неуклонно демонстрировал рост производства, в этом году снизил добычу. Как вы считаете, такая тенденция сохранится?
— У нас есть несколько прогнозных сценариев развития компании до 2020 года. Один предусматривает сохранение уровня добычи "на полке" в 65 млн т в год (в 2007 году добыто 64,5 млн т.— "Ъ"), другие — увеличение до 74 млн, 85 млн и 100 млн т. Результат будет зависеть от многих факторов — налоговой системы, цены на нефть, на материально-технические ресурсы. Хотя просчитывать точные прогнозы довольно трудно в условиях, когда, например, цены на цемент за год растут в два раза, как это было в прошлом году. Металлурги с 1 апреля подняли цены на 40-50%, а ведь мы металлоемкое производство, 72% закупок — это то, что связано с металлом.
— Сколько планируете добыть в этом году?
— По Западной Сибири сохранится объем добычи на уровне прошлого года. Но многое зависит от срока ввода в строй ВСТО. Сегодня наши скважины на Талакане позволяют добывать до 5 тыс. т нефти в сутки, нужна только возможность транспортировки.
— "Сургутнефтегаз" публикует отчетность только по российским стандартам, и эксперты считают, что она не отражает реальной финансовой картины. Вы не собираетесь делать отчеты по международным стандартам?
— Закон обязывает нас делать только два вида отчетов — бухгалтерский и налоговый. А в подготовке МСФО мы не видим необходимости, поскольку в нашей компании сложилась такая структура, что центром прибыли является ОАО "Сургутнефтегаз". Оно включает в себя 56 структурных подразделений. Вся их деятельность учитывается в интегрированной системе управления SAP/R-3, которая отражает все материальные и финансовые потоки. Добыли нефть — все прошло через автоматизированный учет. Продали нефть — все договоры зафиксировались в системе. Получили выручку, заплатили налоги, выплатили зарплату, закупили материалы — все отражается в системе учета. Да, у нас есть подразделения, являющиеся самостоятельными юрлицами. Например, "Сургутмебель". Есть завод ("Киришинефтеоргсинтез".— "Ъ"), который перерабатывает давальческую нефть, мы еще и дополнительные инвестиции туда вкладываем. Есть сбытовые предприятия — практически вся их прибыль реинвестируется. Вот и все. А когда речь идет об огромной структуре, с несколькими центрами прибыли в статусе юридических лиц, там, конечно, нужна консолидированная отчетность.
— Независимых директоров, как у большинства торгующихся на рынке компаний, у вас тоже нет, и международного аудита запасов вы не делаете.
— У нас есть независимые директора.
— Но это же ваши бывшие сотрудники.
— Вы считаете, что по этой причине они менее, чем другие, достойны быть избранными в совет директоров? Членов совета директоров выбирают акционеры. А что касается аудита запасов, есть вопросы с принципами открытости первичной информации для формирования такой отчетности.
— Кто основные акционеры компании?
— У нас их более 100 тыс.
— Соблюдение корпоративных стандартов увеличило бы вашу капитализацию...
— Это лишь одна из составляющих роста капитализации, она и так будет расти. Используя спортивные термины, можно сказать: есть бегуны на короткие дистанции, а мы стайеры.
— Какими будут финансовые результаты этого года?
— Размер прибыли зависит от многих факторов — от колебания цен на нефть, величины налога на добычу полезных ископаемых (НДПИ), таможенной пошлины. Сегодня цена на нефть растет, но, если она упадет, мы попадем в "ножницы Кудрина". Пока могу сказать, что по первому кварталу мы получили 19 млрд руб. чистой прибыли против 8 млрд руб. в прошлом году. Так что с точки зрения эффективности мы работаем нормально. Для нас самым весомым фактором увеличения прибыльности стало снижение затрат. В прошлом году мы очень неплохо поработали в этом направлении, хотя есть сегменты, которые мы не можем контролировать,— тарифы на электроэнергию и транспортировку нефти, рост цен на промышленную продукцию в той части, где присутствуют элементы монополизма, мы должны индексировать заработную плату в связи с инфляцией.
— Какие затраты контролировать удается?
— В основном связанные с закупкой материалов и оборудования. Когда у компании больше 2 тыс. поставщиков и огромные объемы закупок, то 3-5% экономии являются очень существенным фактором. Хотя наши резервы уже на пределе.
— Какие меры собираетесь принимать?
— Мы создали резервуарный парк для хранения нефти в объеме 1 млн т. Учитывая меняющуюся ценовую конъюнктуру и налоговые периоды (таможенная пошлина пересматривается раз в два месяца.— "Ъ"), это можно использовать для дополнительного маневра. Кроме того, мы осознанно оставляем в резерве высокодебитные скважины, их потенциал составляет около 1,5 млн т добычи в год. Ведь добыть нефть любой ценой не самоцель. Создавая резерв, мы решаем две задачи. Во-первых, эти скважины всегда можно запустить и увеличить добычу нефти. Во-вторых, значительная часть высокодебитных скважин отличается высоким газовым фактором. И, ставя перед собой цель достичь почти 100% утилизации газа, мы занимаемся созданием соответствующих мощностей. Это позволит нам в перспективе, при том что цены на газ отпустили, эффективно используя попутный нефтяной газ, который сейчас мы еще частично вынуждены сжигать, получать 800-900 млн руб. прибыли в год.
— Каким будет объем капзатрат в этом году?
— В прошлом году объем капвложений составил 92 млрд руб., в том числе 86 млрд руб. в сектор добычи. В этом году по плану объем инвестиций должен составить 100 млрд руб., в добыче капвложения сохранятся на уровне прошлого года. Но это только прогноз, скорее всего, сумму придется увеличивать в связи с тем, что растут цены на металлопродукцию, строительные материалы, услуги. Отчасти создание резервных мощностей помогает нам бороться с ростом затрат. Мы можем сказать поставщикам: у нас есть резерв 1,5 млн т, так что сейчас покупать ничего не будем. Это нормальный рыночный подход в условиях, когда производители стремятся диктовать свои условия и душить ценами покупателей внутри страны. Сейчас цены на некоторую продукцию российских производителей выше мировых. К примеру, трубы у металлургов стоят гораздо дороже, чем китайские, украинские, причем по качеству часто хуже. Из-за запретительных импортных пошлин мы вынуждены их покупать. Второй момент, который необходимо учитывать,— ухудшение ресурсной базы, а это объективная реальность. В связи с вовлечением в разработку трудноизвлекаемых запасов затраты будут расти. Одно дело работать на высокодебитных месторождениях, где одна скважина дает, скажем, 50 т нефти в сутки, другое дело, когда для восполнения этой добычи нужно ввести в эксплуатацию четыре-пять скважин.
— Государство планирует нарастить добычу, и это записано в энергостратегии. Что для этого нужно?
— При формировании энергетической стратегии необходимо более детально изучить свою ресурсную базу. Тогда мы увидим, что у нас еще остались значительные запасы в регионах с развитой инфраструктурой. Они достаточно сложные, в залежах с низкими коллекторскими свойствами и коэффициентом нефтенасыщенности. И есть новые регионы с неразвитой инфраструктурой, малоизученные, такие как Восточная Сибирь. И в первом, и во втором случае необходим гибкий подход к налогообложению. Государство, безусловно, не должно оставаться без налогов. Но нужно рассматривать поступления в бюджет от нефтедобычи как совокупность факторов. Начиная работать с трудноизвлекаемыми запасами, мы потребляем больше материалов, продукции предприятий машиностроения и т. д. И смежные отрасли начинают больше производить, увеличивая налогооблагаемую базу. В машиностроении на наших заказах можно достичь принципиально новых уровней развития, совершить рывок, который со временем позволит продавать эту продукцию не только в России, но и экспортировать ее. То есть государство не только не потеряет на налогах, но и получит возможность расширить свое присутствие на внешних рынках. Но для этого должны быть четко сформулированы правила игры до 2020-2030 годов. Чтобы грамотно планировать, мы уже сегодня должны понимать, какой будет налоговая система. От этого зависят объемы нашего производства, соответственно, и объемы работ наших смежников. И всем нужно время для подготовки расширения имеющихся мощностей в целях увеличения объемов производства.
— Какие принципиальные изменения в налоговую систему вы бы предложили?
— Во-первых, нужно, чтобы все положения Налогового кодекса трактовались четко и однозначно. Второе — это НДПИ. Существующая формула расчета налога формировалась в 2003 году. Понятно, что в таком виде налог легко администрировать, но его сохранение в нынешнем виде как раз и приводит к тому, что разработка многих месторождений с учетом роста затрат становится просто нерентабельна. По моему глубокому убеждению, необходимо делать адвалорную ставку (устанавливается в процентах.— "Ъ") от выручки, причем по отдельным месторождениям. Если же в 2009-2010 годах будет сохранена действующая методика расчета ставки НДПИ, то цена отсечения в формуле должны быть повышена как минимум до $45 за баррель. По НДПИ нужно разграничить поставки на внутренний рынок и на экспорт. Ведь НДПИ — это нагрузка, которая ложится в итоге на потребителей. Нужно освободить нефть, добываемую в Восточной Сибири, от пошлин на срок окупаемости проектов, иначе в новых регионах бессмысленно работать. Окупился проект — после этого можно вводить пошлину. Нужно ввести ускоренный режим амортизации. То есть необходим ряд комплексных мер. При нашей системе рост мировых цен на нефть для нефтедобытчиков практически не имеет значения для вовлечения в разработку трудноизвлекаемых запасов нефти. Самые большие платежи — это пошлины и НДПИ, которые необходимо дифференцировать. Но все боятся усложнения администрирования. А ведь администрировать очень легко, ориентируясь на дебит скважин. Сейчас систем контроля достаточно, чтобы понять, сколько нефти добывается на месторождении и какой там фонд скважин. Нужно просто разделить одно на другое, получить средний дебит и сформировать шкалу налогообложения.
— Если ничего не менять, компания сможет получать прибыль?
— И получала, и будет получать. Иначе зачем мы работаем? Но если ничего не менять, мы хоть и будем работать с прибылью, но начнем добывать не 60 млн, а 40 млн т нефти в год. Потому что в сложившихся условиях, работая с трудноизвлекаемыми запасами, чем больше ты добудешь, тем больше убытка можешь получить. Но в этом случае государство понесет потери за счет уменьшения налогооблагаемой базы как у нас, так и у наших смежников. Ухудшится внешнеторговый баланс, возможен дефицит нефтепродуктов в стране.
— А где гарантия, что льготы, которые получат нефтяники, будут реинвестироваться, а не направляться на увеличение дивидендов?
— Да, многие компании приложили руку к формированию такой репутации. Но это время уже прошло, теперь и нефтяники другие, и другая объективная реальность.
— То есть работу нефтяников сдерживает только налоговая система?
— Кроме того, несовершенство законодательной, нормативной базы. У нас много законов непрямого действия, отсылающих к нормативным актам, принятым на уровне правительства или министерства, иногда противоречащих друг другу. Необходимо незамедлительно проработать и внести поправки в Лесной, Земельный, Водный и Градостроительный кодексы, которые должны носить характер законов прямого действия, быть четкими, понятными для исполнения, должны корреспондировать друг с другом и с законом "О недрах". В итоге это должно позволить своевременно оформлять разрешительные документы на ведение работ. Кроме того, должны учитывать специфику работы на лицензионных участках по добыче нефти и газа. Нужно, чтобы на лицензионных участках по добыче нефти и газа был особый порядок работы — упрощенная процедура оформления разрешительных документов. Разве не абсурд: чтобы построить и ввести в эксплуатацию 800 объектов в год, нужно собрать 30 тыс. подписей! При таком положении дел у нас скоро никто и ничего строить и вводить не будет.
— Каждый раз, когда "Сургутнефтегаз" публикует финансовую отчетность, участники рынка сразу начинают считать, сколько денег удалось ему накопить. Из отчета сумму понять невозможно, можете ее назвать?
— Накопленные средства — это тактика и стратегия. И все наши средства расписаны по большому кругу проектов.
— Вы храните деньги на счетах или инвестируете?
— Как и все, мы используем рыночные механизмы. Но представьте, что будет, если мы скажем, что "Сургутнефтегазу" интересны какие-то облигации или акции? Тут же взлетит их цена. Наши деньги приносят нам доход, и немалый. Они являются хорошим подспорьем, когда необходимо аккумулировать средства, мобильно привлечь крупные суммы на покупку дорогостоящего оборудования, на строительство инфраструктуры в новых регионах деятельности. В Восточную Сибирь мы уже вложили 62 млрд руб. и в ближайшие три года инвестируем еще 98 млрд руб. Потом выйдем в Ненецкий округ. Там тоже придется все строить с нуля. Неплохие перспективы у нас есть и на Ямале. Мы заканчиваем ТЭО по строительству нефтехимического комплекса в Сургуте. Думаю, на следующий год приступим к реализации. Конечно, проект дорогостоящий — более $800 млн, и здесь нельзя ошибиться. Мы планировали производить полиэтилен высокого и низкого давления, но рынок уже перенасыщен этой продукцией. Кстати, в этот проект мы можем привлечь партнера — западные фирмы или СИБУР. Рынок специфичный, нужен хороший маркетинг. Рассматриваем возможность производства минеральных удобрений, в этом случае, может быть, обойдемся и своими силами — сегодня государство оказывает большое внимание и поддержку развитию сельского хозяйства, а без минеральных удобрений селу не обойтись.
— А предварительные переговоры с партнерами по химическому комплексу были?
— Были, но мы пока не можем до конца сформировать полную картину проекта. СИБУРу мы поставляем много ШФЛУ (широкая фракция легких углеводородов.— "Ъ"), поэтому они тоже должны понимать, что когда мы запускаем химкомплекс, то мы это сырье пустим на переработку. Третье направление для серьезных инвестиций — нефтепереработка. На следующий год мы заканчиваем строительство гидрокрекинга в Киришах. Далее в планах строительство каткрекинга, завода "Кириши-2" мощностью по переработке 12 млн т нефти в год, с полным циклом вторичных процессов (гидрокрегинг, каткрекинг). И если строить его быстро, при всех имеющихся финансовых запасах нам придется еще и кредитные ресурсы привлекать.
— А почему вы не покупаете готовый бизнес? Ваши коллеги стараются приобрести переработку в Европе.
— Потому что ничего привлекательного не видим. Многие смотрят, но никто так ничего и не купил. Мы тоже изучали варианты на определенном этапе, но большой маржи я там не вижу. Если сделать хорошую, отвечающую евростандартам переработку в России, то можно заработать и больше.
— Проекты по добыче за рубежом изучали? В Африке, Латинской Америке?
— В Антарктиде посмотрели, в Арктике (смеется). Мы вкладываем средства в Восточную Сибирь, где изученность территории геологическими работами составляет 7-9%. Это более привлекательный и интересный для нас регион, прежде всего с точки зрения открытия новых месторождений.
— Успеете реализовать планы? Ведь все время появляются слухи о том, что вас купит одна из госкомпаний. "Роснефть", "Газпром" или "Роснефтегаз" не делали предложений о покупке "Сургутнефтегаза"?
— Нет. Эти слухи не более чем спекулятивная игра на рынке, выгодная тем, кто играет на курсе акций.
— Вам не обидно, что вас не считают стратегической компанией и вам могут не достаться стратегические месторождения?
— Их пока никто не выставляет на аукционы.
— А если будут выставляться, будете участвовать? Например, в партнерстве с госкомпаниями?
— Пока мы не рассматривали такую возможность. А что касается партнерства, его ведь можно выстраивать по-разному. Самые большие затраты при освоении месторождений — это затраты на строительство инфраструктуры, и в этом плане партнерство и полезно, и выгодно. Вот мы построили в Восточной Сибири автодорогу с бетонным покрытием, 50% профинансировали "Роснефть" и ТНК-BP, поскольку они тоже начали ею пользоваться. Мы построили на реке Лене причал для приема грузов, он тоже может использоваться другими компаниями, в том числе и "Газпромом".
— То есть сотрудничать вы готовы только в рамках создания инфраструктуры?
— Вместе можно работать, разделив риски. Мы же ведем проекты, не представляющие риска для компании. Мы вполне самодостаточная компания с точки зрения и технико-технологической вооруженности, и наличия подготовленного персонала, и финансовых ресурсов. У нас полный комплекс собственных сервисных подразделений. Если бы их не было, мы бы не достигли таких результатов и показателей по прибыльности.
— И новые технологии вам не нужны?
— Мы в технологическом плане не уступаем ведущим нефтяным компаниям мира. Если под разработанные технологии необходимо оборудование, которое не производится в России, мы его приобретаем у ведущих производителей мира и обучаем своих людей. Я не вижу экономического смысла в том, чтобы отдавать кому-то то, что мы можем делать сами не хуже, а даже лучше.
— Вам не сложно конкурировать с госкомпаниями?
— Я не вижу, что для них созданы какие-то особые условия, которые мешали бы нам с ними конкурировать. Если только гипотетически предположить, что при подписании для них каких-то документов чиновники остерегутся затягивать сроки...
— На каких условиях "Сургутнефтегаз" продает нефть на экспорт?
— Всю нефть мы продаем на тендерной основе. Сначала заключаем предварительные контракты на право участвовать в тендерах, своеобразный договор о намерениях. Потом проводим ежемесячные тендеры на поставку нефти. Трейдеры, с которыми мы работаем, это Shell, Total, ВР, Neste, Statoil, Mitsubishi, Itochi, Mitsui, Gunvor, Vitol. Кроме того, у нас есть терм-контракты (годовые), которые тоже заключаются на тендерной основе. У нас есть терм-контракты со Statoil, с Total, Shell. По нефтепродуктам тоже есть терм-контракты, например по керосину с ВР.
— А какой объем приходится на Gunvor?
— С ними работаем только по нефти. В среднем мы экспортируем по 2,8 млн т нефти в месяц, и на этого трейдера приходится около 250 тыс. т.
— Вы собирались покупать акции на рынке для реализации опционной программы. Вы реализовали эти планы?
— Опционная программа существует, она нормально реализуется, идет скупка небольшими партиями с рынка. У нас сейчас происходит смена поколений менеджеров, и молодежь должна заработать свою долю опциона.
— Но по отчетам не видно, чтобы доля менеджеров менялась.
— Повторю: программа действует. Вырастим молодую смену, будут успешно управлять, получат опционы.
— После 24 лет руководства компанией не задумываетесь о том, чтобы отойти от оперативного управления? Ведь сейчас руководителям крупных компаний приходится заниматься еще и политикой, например покупать медийные активы...
— Политикой мы никогда не занимались и не занимаемся. А покупки — это бизнес: что-то покупаем, что-то продаем. На отдых я пока не собираюсь: есть силы, есть желание работать, есть азарт, если хотите. "Сургутнефтегаз" для меня, как и для многих моих коллег, это не просто место работы, это образ жизни.