В программе Пасхального фестиваля два вечера подряд на сцене Музыкального театра имени Станиславского и Немировича-Данченко в Москве давали гала-концерт "звезды Мариинского балета", не ослепившие ТАТЬЯНУ КУЗНЕЦОВУ.
11 солистов Мариинки танцевали по принципу "кто что может" на пустой сцене, подсвеченной с советской искрометностью, — особенно лучезарно смотрелся оранжевый задник. Костюмы петербургских артистов выглядели так, будто их выкопали из залежей театральных мастерских, грим заставлял вспомнить раскрашенные фотографии с курортов. Мариинский оркестр явно отдыхал на балете, а темпы, которые закатывал Павел Бубельников, заставляли подозревать дирижера в личной неприязни к танцующим. Немудрено, что почти все артисты дружно игнорировали музыку.
В различных па-де-де, чередующихся с "хореографическими картинками" (как обозвали в программке фокинское "Видение розы"), выступили четыре артистки, выпущенные из стен Вагановской академии в XXI веке. Мариинский театр, возможно, действительно считает их звездами, но если редиску назвать клубникой, вкус она не поменяет. Выпускница 2006 года Елизавета Чепракина, девушка с тяжелыми ногами и услужливыми манерами, наверняка еще сумеет освоить вращение по кругу настолько, чтобы не падать в коде "Арлекинады", но едва ли когда-нибудь блеснет балеринским своеобразием. Надежда Гончар в коронной роли дягилевской примы Тамары Карсавиной — поэтичной Девушки из "Видения розы" — работала как честная труженица: прилежно перебирала ногами и обнажала зубы в застывшей полуулыбке, но от Серебряного века была далека так же, как от палеолита.
Легконогая Екатерина Осмолкина играла в концерте роль палочки-выручалочки, отвечая и за технику, и за "лирику". Ни в том, ни в другом она особо не преуспела. В "балконном" дуэте из "Ромео и Джульетты" Леонида Лавровского ее анемичная героиня строго держалась в рамках приличий. А в убийственном по сложности па-де-де "Диана и Актеон" балерина убрала из коды все вращения, чем обессмыслила свой трудовой подвиг. Олеся Новикова, девушка с большим шагом и маловыразительным лицом, которую театр прочит на место излишне самостоятельной Дианы Вишневой, умудрилась станцевать три контрастных па-де-де настолько подневольно и пресно, что ее амплуа так и осталось загадкой. Свалившись с фуэте в лихом "Дон Кихоте" и лишив всякой изысканности "Спящую красавицу", она и покойницу Жизель не смогла изобразить достаточно убедительно, хотя ноги поднимала высоко и антраша отпрыгала чисто.
Партнеров петербургских "звезд" легко описывать отдельно от балерин, поскольку человеческий контакт в дуэтах не предусмотрен: петербургские дамы явно оценивают кавалеров лишь в качестве подпорки и мужчины во главе с бывшим партнером Анастасии Волочковой Евгением Иванченко вполне примирились со своей утилитарной ролью. Наибольшую самостоятельность получил Игорь Колб в "Видении розы", но распорядился ею неудачно: его усилия выпрыгнуть в воздух с помощью изгибания живота выглядели диковато, а руки, извивающиеся змеями, вызывали вполне обоснованные подозрения, что этот "аромат розы" готов задушить неосмотрительную девицу. Самым "звездным" из мужчин выглядел Михаил Лобухин, взваливший на себя все тяготы советского героического танца: без его трюков — разножек-кабриолей, усложненных револьтадтов, больших пируэтов, туров в воздухе — гала зачах бы окончательно.
Впрочем, была еще Ульяна Лопаткина, которая, к счастью, на сей раз отказалась от амплуа женщины-вамп, выступив в привычной роли символа отечественной духовности. Мощная индивидуальность балерины способна уничтожить любого хореографа и стереть любые стилевые различия. Лопаткинский академизм уравнивает изломанный декаданс "Гибели розы" Ролана Пети, неоклассическое совершенство баланчинских "Бриллиантов", прозрачный модернизм "Trois gnossiennes" Ханса ван Манена: все эти номера выглядят одинаково трепетными, высоконравственными и незыблемо-неизменными. За успокоительную надежность ожидаемого и оправдываемого Ульяну Лопаткину и боготворят в России.