Кислотные радуги

В Государственном Эрмитаже открылась выставка "Геометрия фантастического пространства", на которой представлены работы живущего в Париже аргентинского художника Хорасио Гарсиа Росси, оттененные небольшим количеством картин участников созданной им в 1960 году группы оп-артистов GRAV ("Группа исследований визуального искусства"), включая великого Виктора Вазарели (1908-1997), имевшего несчастье подписаться под ее манифестом. Жестокий эксперимент над своим зрением ставил МИХАИЛ ТРОФИМЕНКОВ.

       Изобретатель оп-арта Вазарели, наверное, был добрым человеком и не смог отказать в автографе группе молодых художников, считавших его своим учителем. Назвался груздем — полезай в кузов. На выставке в Эрмитаже он представлен одной-единственной маленькой картиной, очаровательной и гармоничной "Кью-Сью" (1962), отдаленно напоминающей об орнаментах индейских одеял. Первооткрыватель направления разжалован в человека свиты Росси. Щедрее представлены французы Франсуа Морелле, Жан-Пьер Ивараль (сын Вазарели), Жоэль Стейн, аргентинец Хулио Ле Парк, испанец Франсиско Собрино, не говоря о самом Росси, работающем с завидной и однообразной производительностью. Интернациональность группы была верным тактическим ходом, вписывающим ее в контекст мифа о "парижской школе". А участие Вазарели гарантировало шанс остаться в истории искусства хотя бы петитом.
       Росси — мастер в любую эпоху произносить актуальные слова. Манифест GRAV — "Довольно мистификаций" — энергично декларировал туманные банальности: "Больше не должно быть произведений исключительно для культурного глаза, чувствительного глаза, интеллектуального глаза, эстетского глаза, любительского глаза. Человеческий глаз является нашей исходной точкой". В 1982-м же Росси обличал "чудовищный художественный регресс", выразившийся в "неуклюжем возврате к банальнейшей изобразительности", то есть нашествии постмодернизма. А два года назад, когда социальность снова вошла в моду, удивил признанием, что его абстракции отражают "экзистенциальную тревогу", вызванную терроризмом и погоней за обогащением.
       Как ни странно, несмотря на свою невнятность, манифест GRAV — самая честная из деклараций Росси. Искусство группы, действительно, не предназначено для "чувствительного глаза": для этих художников "человеческий глаз", которым они клялись, был глазом, бесчувственным к визуальным пыткам. Именно поэтому участие Вазарели вызывает недоумение. Он, конечно, был художником в той же степени, что и фокусником: эти ипостаси примиряли его фантазия и изобретательность. Его картины могли (да и должны были) вызывать головокружение, сеять сомнение в определенности и реальности пространства. Но он никогда не был агрессивен, приглашая в путешествие по своим оптическим лабиринтам.
       Работы художников GRAV, несмотря на старания их авторов, остаются плоскими, в них не войти, не утонуть. Они не влияют на окружающую среду, не меняют зрительскую оптику. В лучшем случае, как у Франсиско Собрино или Франсуа Морелле, это перепевы творчества Вазарели. Их несомненное достоинство — черно-белая или монохромная гамма, не травмирующая зрительскую сетчатку. Кстати, слово "перепевы" не следует воспринимать как упрек. Оп-арт вообще практически не обладает ресурсами для внутреннего развития: если честно, то он остается достоянием одного человека — Вазарели, создавшего, кажется, все возможные его вариации.
       В отличие от своих соратников, Росси, поначалу тоже ходивший в эпигонах Вазарели, бьет по глазам, вызывая порой почти физическую боль, как от длительного созерцания галогеновых ламп. Названия большинства работ варьируют понятие "светоцвет": это может быть, например, "Светоцвет в клетке", "Электрический светоцвет", "Светоцвет, прозрачность" или "Цвет свет цвет". Чаще всего ядовито-акриловые молнии или обрубленные дуги рассекают фон из серых, черных или сине-зеленых прямоугольников и кругов. Они напоминают кислотные радуги на какой-нибудь непригодной для человеческой жизни планете. Собственно говоря, там их и следовало бы экспонировать.