Ухарь из московских переулков

Изображение распальцованного дяди в майке, поглядывавшего с афиш концерта, являло собой нечто среднее между рекламой шансона и хип-хопа. Не являясь ни тем, ни другим, Гарик Сукачев с "Неприкасаемыми" сейчас с комфортом сидит на двух стульях — он как бы связывает русский рок и народную музыку. С роком все понятно, но о русской народной музыке на концерте в БКЗ "Октябрьский" пришлось задуматься МАКСУ ХАГЕНУ.

       Со своим последним на сегодняшний день номерным альбомом "Третья чаша" (2005) "Неприкасаемые" будто попытались догнать "Ленинград". Выступление, начавшееся с уже не новых песен из "Третьей чаши" явно смутило многих зрителей — контингент среднего и старшего возраста пришел скорее за "народной" музыкой, которая, впрочем, имеет мало отношения к фолку и "калинкам-малинкам". Для тех же, кто был знаком с "Бригадой С" и более старыми вещами "Неприкасаемых", все выглядело как надо: отплевывающийся во все стороны и запрыгивающий на мониторы матерый пацан в шляпе и рок-н-рольной футболке вполне соответствовал собственному каноническому имиджу. Но вопли "Вот такая х..ня у меня!", относившиеся к гипермаркетам, слишком уж напоминали недавний концерт товарища Шнурова. Правда, в тех случаях, где ерничающий питерец больше склонен выдавать пивные приколы, у Сукачева валом валит довольно жесткая рефлексия. Отметив, что выбор все равно есть и, в подтверждение, сыграв "Право на выбор" — прозвучавшую излишне агрессивно из-за разогнанного темпа, — Сукачев перешел к более ожидаемым вещам.
       Есть песни, от которых у любого среднестатистического россиянина что-то всплескивает в душе, а ноги начинают притопывать сами собой — этот расплывчатый жанр родом из городского романса и считается ныне истинно "народной" музыкой. С экспрессией подросшего хулигана Гарик Сукачев отлично вписывается в "простонародное" полублатное наследие и не стесняется выдавать как собственные "эмуляции", так и подбирать уже старый и известный материал. Не чурается ни Высоцкого, ни Окуджавы. При всем этом симпатичном популизме, он не так уж и прост, каким хочет казаться. За всем ухарством, вынесенным из московских переулков, нет-нет да и проглянет надрыв — может и пинка дать, а может и обласкать под настроение. Тоже, кстати, русская народная тема.
       Чем дальше шел концерт, тем больше расслаблялся господин Сукачев. Сначала он попросил включить в зале свет, ловко втянув в действо не только зрителей из оркестровой ямы, но и вполне солидных господ и дам, оживленно принявшихся хлопать под "О чем поет гитара" или "Я милого узнаю по походке". Самой "рублевой" песней оказалась, конечно, "За окошком месяц май", как специально сочиненная для сезонных мероприятий. Пожалуй, одной этой песней господин Сукачев сделал для Белокаменной в сто раз больше, чем все московские комитеты по туризму и официальная пропаганда. Во "вступительной речи" перед ней господин Сукачев коснулся и погоды, и питерских девушек в мини-юбках — с этой секунды зал он держал, можно сказать, на кончиках пальцев. Иногда, правда, энергия выплескиваемая группой и вошедшим в раж Гариком, начинала работать против самих песен. От "Напои меня водой", сыгранной гораздо быстрее чем надо и спетой в несколько истеричной манере, остались, по большому счету, только стихи. Впрочем, решение не сбрасывать скорость отлично работало на более живых номерах, которых было все-таки больше. С по-прежнему включенным светом атмосфера в зале под "Моя бабушка курит трубку" и "Свободу Анжеле Дэвис" напоминала уже не столько концерт в чинном БКЗ, сколько народное гуляние. Напоследок Гарик Сукачев зарядил "Полюби меня", но подобных призывов уже и не требовалось — Петербург всей душой отдавался московскому хулигану. Когда после биса "Эй, ямщик!" группа ушла со сцены, ее лидер неожиданно выскочил обратно из-за кулис и прочувствованно сказал, что выступать для него здесь было большой честью. Хотя, наверное, всем и так уже давно было понятно, что сердце у хулигана золотое.