Наследие Джорджа Гершвина, классика американской музыки начала XX века — хлеб для афроамериканцев, владеющих оперным вокалом. Компания Living Arts, Inc привезла в Михайловский театр титульную оперу Гершвина "Порги и Бесс" в исполнении титульных афроамериканских певцов. Степень аутентизма главной в мире оперной поэмы о жизни "черного отребья" оценивала ОЛЬГА КОМОК.
В петербургский Михайловский театр предполагалось привезти полноформатную постановку оперы Джорджа Гершвина "Порги и Бесс" в постановке Уилла Роберсона целиком. Однако декорации были арестованы на варшавской таможне, и радости и страдания бедного негритянского квартала одного из южных городов США пришлось декорировать "аутентичным" задником с небом, морем и тучками (единственным уцелевшим в Варшаве), а также заимствованными из балета "Сильфиды" деревьями и прочей бутафорской зеленью.
Да не суть важно: в каком бы декоре негры (то есть афроамериканцы) ни пели — все едино. А пели исключительно солисты вполне политкорректного происхождения. Историю о том, как в 20-е годы прошлого столетия негры ссорятся, мирятся, играют в кости, убивают друг друга, как падшая любовница главного хулигана Бесс влюбляется в калеку Порги, потом по несчастному стечению обстоятельств остается с хулиганом, потом и вовсе, нанюхавшись дрянного кокаина, сбегает с наркодилером по имени Спортинг Лайф, — эту старую как мир историю пересказывали на протяжении прошлого века сотни раз. История, что и говорить, смачная (особенно для своего времени — 1935 года). Да и музыкальный язык, коим российский эмигрант еврейского происхождения господин Гершвин ее воспел, оказался в тот 35-й год крайне актуальным: публика его регтаймам и протоблюзам рукоплескала, а критики морщились, что, согласитесь, есть хороший знак при любой арт-погоде. Как бы там ни было, эта "главная американская опера всех народов" стала ходовым товаром, который корпорация Gershwins` не замедлила прибрать к рукам.
То, что мы видели в Михайловском театре, по-видимому, и есть образцово-показательное выступление этой корпорации: все солисты — афроамериканцы оперной выучки и не без блюзового вкуса. Все действие — реалистично донельзя (естественно, в оперном духе: танцуют условно, дерутся условно и убивают тоже почти за кадром). Декорации (по несчастью, отсутствующие) не имеют значения: эта народно-лирическая драма не требует сколь бы ни было определенного места действия. Сценическая режиссура минимальна — разводка группами, вся массовка (поскольку вечно обязана встревать в действие и петь хором) почти не покидает сцены, а и то: жизнь в бедном квартале — это жизнь на людях, пусть и оперно-условных.
Однако с арендованным в петербургском театре "Зазеркалье" оркестром ни солисты, ни даже "корпоративный" дирижер Пасьен Маццагатти соперничать не смогли. Наши оркестранты демонстрировали в гершвиновской полуджазовой партитуре самый что ни на есть антиакадемический раж. Перепеть их в плотном музыкальном полотне удавалось разве что Спортингу Лайфу-Реджинальду Уайтхеду, который щеголял мюзикловой подачей, ярким, сильным и вовсе не оперным вокалом, да еще и явными танцевально-шоуменскими талантами. Все остальные — и Порги (Ричард Хобсон), и Бесс (Джеррис Кейтс), и прочие участники местечковой негритянской драмы — были попросту не слышны. А собственную вокальную немощь компенсировали реалистичными криками, воплями, стонами, воем, визгом. И только когда оркестр притихал ради блюзовых вокализаций того или иного из солистов, приезжие носители гершвиновско-афроамериканской традиции таки показывали, на что способны.
Но главное в этой антрепризе, за российские гастроли которой ответственен даже не Михайловский театр, а вовсе московский Центр оперного пения Галины Вишневской, не то, как они поют. А то, как они выглядят. Негритянская дива Бесс на шпильках и в идиотских платьях 52-го размера минимум. Порги в заплатах, с неподвижным лицом. Спортинг Лайф — феерический фат в блестящих костюмчиках и с такой жестикуляцией, которая отечественным хип-хоперам даже в сладких снах не снилась. Бугристо-мышцевато-бородатый Краун (Стивен Финч), главный злодей, который таскает многопудовую Бесс по сцене, как комнатную собачку.
Одним словом, не понять, что показали американцы. Не искусство, но интересно; скучно слушать, но глаз не оторвать; коммерческий продукт, но поучительное зрелище. Вот она, сила аутентизма — можно сколько угодно сомневаться в ценности постановки в целом, но каждый жест каждого не больно качественного певца заставляет пересматривать собственную систему художественных координат. Причем в "их" пользу.