Может прозвучать несколько парадоксально, но это факт: слишком высокие темпы инфляции являются главным препятствием для успешной борьбы с ней монетарными методами — в том институциональном состоянии российской экономики, в котором она сегодня находится.
Поспешно проведенная либерализация цен, а затем неуклюжие попытки управления хозяйством почти исключительно монетарными методами,перевели экономику в новое состояние, напоминающее состояние западных экономик в 1970-е годы. Очевидная схожесть — спад на фоне инфляции или стагфляция (у нас, вероятно, следует сказать: гиперстагфляция) — лежит на поверхности. Однако важно другое — очень слабая реакция российской экономической системы на управляющие воздействия, совершаемые на макроуровне.
По существу у хозяйствующих субъектов сегодня нет иного выхода, как только повышать цены на свой товар. Каждый играет сам за себя, и потому никто не может позволить себе отставать в повышении цен от других. Иные стратегии поведения на рынке требуют слишком много времени, которого не дает инфляция. Экономическая среда оказывается слишком конкурентной не в смысле традиционной возможности снизить цену и получить тем самым преимущество на рынке, а в смысле невозможности ее не поднять тогда, когда это делает конкурент или поставщик.
Здесь необходимо остановиться на том, что из себя представляет современная индустриальная экономика, будь то западная или российская.
Джон К. Гэлбрейт различает две системы, составляющие современную экономику — рыночную и планирующую. К рыночной экономике он относит сферу бытовых услуг, мелкие предприятия розничной торговли, строительные фирмы, мелкие промышленные компании и проч. В рыночной системе фирма подчиняется требованиям неоклассической модели, i. e. той модели, что описана во всех учебниках по экономике.
Планирующая система — это крупнейшие производственные, транспортные, энергетические и финансовые корпорации, производящие около половины всех товаров и услуг.
Конкурентная экономическая среда, описанная еще Адамом Смитом и до сих пор вызывающая восторг у ортодоксальных экономистов, не может устраивать участников рынка — она ставит их в слишком жесткие условия. Все фирмы стремятся уйти от конкуренции и контролировать экономическую среду, насколько это возможно.
Рыночной системе такой контроль почти недоступен. Планирующая система осуществляет его вполне эффективно.
Одна из причин такого различия заключается попросту в размерах фирм, составляющих рыночную и планирующую системы. Гигантские корпорации с огромными объемами продаж и прибыли, ведущие собственные научные исследования и осуществляющие инновации, имеющие связи в правительстве и средствах массовой информации и дающие работу десяткам или сотням тысяч человек в состоянии оказывать влияние на экономическую среду. Кроме того, они могут себе позволить в зависимости от ситуации менять объемы выпуска, поднимать или снижать цены.
Другой важнейший аспект планирующей системы, собственно и делающий ее "системой", — теснейшая вертикальная и горизонтальная взаимосвязь корпораций. Примеры классической ценовой конкуренции в планирующей системе (вроде имеющей сейчас место "компьютерной войны") на деле встречаются очень редко, причем обычно на стыке с рыночной системой. Реально в планирующей системе идет непрерывный процесс согласования цен как по вертикальным, технологическим, цепочкам, так и по горизонтальным связям. Это не означает, что директора корпораций регулярно проводят селекторные совещания. Синдикаты, картели, тресты, транснациональные корпорации — те формы, которые планирующая система начала вырабатывать еще сто лет назад, эффективно справляются с процессом согласования.
Сильная связанность позволяет планирующей системе поддерживать высокую устойчивость и, кроме того, демонстрировать значительную приспособляемость к меняющимся внешним условиям. Именно эти свойства системы позволили экономикам Запада преодолеть глубокий кризис 1970-х годов. Основная работа была проведена на микроуровне, в крупнейших корпорациях. А последовавшие затем управляющие воздействия на макроуровне, в том числе монетарные, получившие шумную рекламу, призваны были лишь подстроить макропараметры под новые требования планирующей системы.
Обратимся теперь к российской экономике. До недавнего времени она не была ни рыночной, ни планирующей, а просто плановой. После разрушения старой системы планирования довольно быстро стала образовываться рыночная (по Гэлбрейту) система. Отчасти этому способствовала приватизация, хотя ее влияние, по нашему мнению, преувеличено. Резко сократившийся после либерализации цен совокупный потребительский спрос оказал видимое понижательное влияние на относительные цены рыночной системы. Таким образом меняющаяся среда заставляет фирмы действовать невыгодным для себя образом.
Иная картина наблюдается в том секторе экономики, который должен стать планирующей системой. Крупные промышленные предприятия, выпускающие промежуточный продукт, пользуясь своим положением на рынке, взвинчивают цены. Это главная причина инфляции издержек. Попытки посредством денежного сжатия через снижение совокупного спроса и относительных цен на конечную продукцию оказать давление на эти предприятия не увенчались успехом. Вместо снижения инфляции мы наблюдаем деградацию структуры промышленности.
В конце концов экономика страны станет преимущественно рыночной системой, похожей на ту, что описана в учебниках (со времен Адама Смита). Управляемость возрастет, и победа над инфляцией станет возможной. Однако надо отдавать себе отчет в том, что это будет уже другая экономика. Наиболее вероятный исход политики дефляционного давления — разрушение производственного комплекса в той (большей) его части, которая не обслуживает экспортные сырьевые отрасли. С точки зрения ортодокса — это логичный исход. Предприятия, выпускающие продукцию, не востребованную рынком, должны погибнуть. Однако эта точка зрения может показаться странной рядовому потребителю, который не нуждается в нефти и алюминии и, тем более, не интересуется абстрактной экономической эффективностью. Ему требуется жилье, одежда, медикаменты и много других товаров и услуг. Разрушив обрабатывающую промышленность, не требующуюся рынку сегодня, мы фактически лишимся перспектив.
Рассмотренный вариант можно назвать переходом от плановой системы к рыночной. Основная проблема переходного периода — создание ядра современной экономики, эффективной планирующей системы — просто игнорируется.
Приведем пример. Летом этого года была предпринята попытка освобождения цен на уголь. Угольщики резко подняли цены на свою продукцию и вдруг обнаружили, что из-за этого закупаемая ими продукция металлургии и машиностроения становится столь дорогой, что возросшие издержки вновь делают добычу угля нерентабельной. По существу оказалось, что так любимые неоклассиками математические модели не имеют реального решения. В условиях инфляции издержек оптимальных цен не существует. Единственный разумный выход в этой ситуации предполагает работу в трех направлениях.
Во-первых, необходимо начать работу по созданию планирующей системы. Организация картелей, синдикатов, транснациональных корпораций (хотя бы в рамках СНГ) поможет стабилизировать экономику и сделать ее саморегулируемой. Этот процесс должен инициироваться в основном снизу, но при всемерной поддержке и поощрении со стороны государства.
Во-вторых, в краткосрочной перспективе необходимо увеличить реальную денежную массу, чтобы приостановить слишком быстрый спад производства и реанимировать инвестиционную деятельность в народном хозяйстве (подробнее об этом мы писали в обзорах макроэкономики и денег в Ъ ##42 и 43). А поскольку предложенный нами подход к оживлению инвестиций ориентирован на централизованные государственные и смешанные капиталовложения и требует увеличения бюджетного дефицита, то отсюда логически вытекает "в-третьих".
В-третьих, необходимо восстановить контроль за ценами в секторе, производящем промежуточную продукцию, ни в коем случае не трогая конечный сектор, в частности, потребительский рынок.
Чисто финансовый способ стабилизации цен здесь нами в расчет уже не берется. Как было показано в предыдущем номере Ъ (см. там рубрику "Очередные задачи без советской власти"), он, во-первых, ведет к быстрому свертыванию и без того уже оскудевшего производства, а во-вторых, уже просто вырабатывает свой ресурс: инфляция все в большей мере приобретает немонетарный характер.
Тогда что же остается? Гипотетически — два механизма. Первый — "в лоб": силовым методом держать определенный круг цен. Однако этот метод, на наш взгляд, не годится, по крайней мере по двум причинам.
Во-первых, он крайне сложен с чисто технической точки зрения, ведь под его реализацию придется разрабатывать нормативную базу, воссоздавать Госкомцен во всей его невыразимой красе, вновь учиться планировать цены, себестоимость, рентабельность и т. д. На все это требуется время, а его уже нет.
Во-вторых, он просто-таки скудоумен. А раз так, то его легко обойти. Настолько легко, что "идиотизм твердых цен" умудрялись обходить даже в период планового фетишизма (вспомним хотя бы историю с переклеиванием этикеток на водочных бутылках). Кроме того, скудоумие наказуемо, причем, что самое обидное, наказание падет на всех: и на виноватых, и на правых, все будут расплачиваться самой дорогой ценой — присной памяти дефицитом.
Второй способ — использование преимущественно косвенных регуляторов цен, в частности налогов. В самых общих чертах схема такого регулирования была предложена нами в виде ограничения рентабельности каким-то предельным уровнем и введением прогрессивных ставок налогообложения за превышение этого уровня. Попробуем оценить этот подход с трех позиций: принципиальной возможности сдерживать цены, допустимости его и механизма реализации.
Принципиальная возможность. На нее указывает элементарная эмпирика. Возьмем лежащий на поверхности пример — цены на нефть.
В прошлом и в этом (до мая) году они регулировались довольно жестко — путем фиксации предельного уровня цен и отчислений в фонд ценового регулирования (по экономической природе очень похожих на ограничение рентабельности) в случае, если цены менялись в рамках предельного уровня. Худо-бедно что-то получалось: цены скакали только тогда, когда правительство увеличивало их предельный уровень, а в промежутках между этими событиями цены, бывало, и снижались.
После отмены предельных цен, но при сохранившихся отчислениях в фонд ценового регулирования нефть стала дорожать быстрее, чем раньше, но медленнее, чем росла дороговизна в промышленности в целом. Расчеты показывают, что за период с мая по сентябрь промышленная продукция выросла в цене в 2,6 раза, а нефть — менее чем вдвое.
Весьма отчетливо проявляется зависимость между рентабельностью и ценами и на макроэкономическом уровне. Взглянем на рисунок 1, на котором изображены графики динамики рентабельности и оптовых цен промышленности в 1993 году. Отметим для начала что наличие легко видимой противофазы в колебаниях темпов роста цен и уровня рентабельности свидетельствует о том, что сложившаяся сегодня в экономике инфляционная ситуация — это типичная инфляция издержек (выросли цены — тут же выросли издержки — упала рентабельность). При инфляции спроса рост цен тут же тянет за собой рост рентабельности.
В январе--феврале индекс цен складывался на стабильно высоком уровне, однако рентабельность в феврале "просела". Оно и понятно: в феврале очень сильно подорожали издержки производства, электроэнергия и топливо — соответственно на 42% и 58% (против 32% роста цен в среднем).
Далее, в марте, динамика цен снизилась почти на 10 пунктов, и это позволило предприятиям повысить рентабельность и поправить свое финансовое положение. Высокая рентабельность была включена в цены, которые в апреле вновь ускорили свой рост и опять-таки сбили рентабельность.
В мае--июне темпы роста цен заметно снизились, что позволило промышленности вывести рентабельность на рекордный в этом году уровень — 32% по реализованной продукции. И вот после этого в наметившейся "противофазовой" закономерности произошел резкий сбой: высокая июньская норма рентабельности дала такой импульс ценам, что их бурный рост в июле--августе буквально провалил норму прибыли: за два летних месяца она снизилась почти вдвое. Закономерно, что и темпы роста цен поползли вниз.