Книги с Анной Наринской и Лизой Биргер

Джон Ирвинг. "Покуда я тебя не обрету"

Чтобы прочесть этот роман, необходимо взять разгон: глубоко вдохнуть и — ну, не то чтобы закрыв глаза, но все же слегка сощурившись — прочесть первые двести пятьдесят страниц из почти девятисот. Потом — точно втянетесь и получите удовольствие. И будете его получать вплоть до почти самого конца. И уж там вас настигнет если не разочарование, то недоумение.

Но сначала о хорошем. О том, с чего дежурно начинают хвалу Джону Ирвингу. Он — один из немногих писателей, всегда державшихся исконных романных ценностей: у него всегда имеется сюжет, развивающийся во времени, и герои, чьи характеры меняются с развитием сюжета, то есть опять же с течением времени. Именно приверженностью этим толстовско-диккенсовским заветам Ирвинг объясняет, почему все его романы такие длинные. "В настоящих романах один из главных героев — время. Меня волнует природа времени, сущность его дления, то, что оно с нами делает. Я не знаю, как написать короткий роман, если время действия — пятьдесят лет. Короткий роман можно написать про медовый месяц или уикенд. Но таких романов я не пишу. Мои романы почти всегда начинаются с детства, детство всегда — источник того, что происходит потом. Вот, например, герой 'Покуда я тебя не обрету' Джек Бернс. Он с детства только наблюдатель, он не участвует в событиях, даже если эти события происходят с ним самим. Пока он ребенок — это его качество кажется симпатичным, а когда он становится взрослым, это же качество оказывается куда менее симпатичным. Для того чтобы эта перемена стала очевидной, надо, чтобы прошло время — чтобы прошли годы и были перевернуты страницы".

В "Покуда я тебя не обрету" время действия покрывает почти сорок лет. Эти сорок лет и сотни страниц вмещают все излюбленные темы Ирвинга — взросление, занятия вольной борьбой, первые странные шаги к славе, секс с женщинами преклонного возраста и переодевание в женское платье. Тут, как и во многих романах Ирвинга, есть мать, которая считает, что сыну ее и только ее достаточно, и есть отец, которого нет. С отцом именно в этом романе автор сумел разобраться окончательно — а именно обрести его.

Джон Ирвинг отнюдь не скрывает, что коллизия, положенная в основу этого романа, автобиографична. Из признания этого факта сам писатель и его издатели сделали нечто вроде рекламной кампании. Во многих странах перед публикацией "Покуда я тебя не обрету" было опубликовано эссе Ирвинга "Про детей, которых лишили чего-то важного", где подробно рассказывается, в каких именно обстоятельствах писатель впервые узнал о том, кто был его настоящий отец, и о том, что, отказавшись от матери, этот человек не хотел отказываться от ребенка и даже благородно соглашался принимать в нем участие. Но эгоистичная мать не приняла это благородное предложение и лишила ребенка отца. "Мы — неразделимы, мы поставляемся в комплекте! — говорит в романе мать главного героя татуировщица-Алиса, когда выросший сын приступает к ней с вопросами.— Он мог выбрать или нас обоих, или ничего. Он выбрал ничего". Оправданию отца или, вернее, обвинению матери в том, что она заставила "выбрать ничего", писатель и посвящает девятьсот страниц.

А ведь у Ирвинга что здорово? Он создает наполненный фриками разных образцов — от трансвеститов и транссексуалов до тату-маньяков — мир, в подлинности и жизненности которого даже не приходит в голову усомниться. Но в "Покуда я тебя не обрету" этот мир, усиленный голливудскими порнопродюсерами и безнадежными извращенцами, служит одной-единственной задаче. Доказательству того, что мать была не права и вообще жестока, изолировав ребенка от отца только потому, что этот отец, любя сына, не любил ее самое. Странные и жестокие истории — например, про португалку Миссис Машаду, которая изнасиловала десятилетнего Джека, а до того, как выясняется после, надругалась над собственным сыном, оказываются нужными не сами по себе, а лишь как параллель того, что татуировщица-Алиса сделала с собственным сыном.

В общем, нельзя лишать человека отца, а та мать, которая так поступает,— плохая мать и, скорее всего, вообще плохой человек, а этот ее поступок обязательно скажется на судьбе ребенка. Ради того, чтобы сказать эту истину, достойную непрайм-таймового телевизионного ток-шоу, Ирвинг ведет своего героя сквозь годы и континенты, наделяет страннейшими сексуальными привычками, заставляет спать с престарелой грубой судомойкой и сниматься в порнофильмах. Все это, безусловно, увлекательно, но наличествует некоторый дисбаланс между средствами и целью. В том смысле, что она их не оправдывает.

Влас Дорошевич. "Воспоминания"

Более 30 лет Влас Дорошевич был самым влиятельным журналистом России. Он начинал в 1880-х, печатался долгое время в "Московском листке" и почти юмористическом "Будильнике"; потом переехал в Одессу, там прославился хлесткими фельетонами о провинциальной жизни; вернувшись в Москву в 1902 году, возглавил газету "Русское слово" и работал там до самого закрытия в 1918-м. К публицисту Дорошевичу прислушивались и в Петербурге, и в провинции.

Мемуары Дорошевича никогда ранее не издавались, потому что мемуаров в буквальном смысле он никогда не писал. Писал статьи, и, объединенные в разные сборники, они периодически выходили и у нас, и за рубежом. "Воспоминания" — это тоже сборник статей, большинство которых никогда не издавалось ранее. Хронологически выстроенные фельетоны в основном из эпохи "Русского слова" складываются в несколько историй — о Москве, о людях и о публицистике.

О публицистике и собственно о Дорошевиче совсем мало — для создания общей картины. О Москве тоже немного. Больше всего портретов. Тут и Савва Мамонтов, и антрепренер Лентовский, создавший сад и театр "Эрмитаж", и писатели, и губернаторы (нижегородский, московский, одесский), и карикатуристы, и преступники. Кажется, Дорошевич наизусть знал всех жителей Москвы, и все эти люди — легенды. Пафос его статей, впрочем, объясним жанром: он пишет либо статьи в защиту (например, про Мамонтова в самый разгар судебного процесса), либо некрологи, а в таких текстах либо ничего, либо хорошее.

Влияние этих статей на русскую культуру огромно, хотя сегодня Дорошевич гораздо менее известен, чем его ближайший друг Гиляровский. Его знаменитый рубленый стиль воспитал Маяковского и Шкловского. А его портреты отзываются в биографических очерках во всем ХХ веке. Например, вот первые фразы цикла коротких заметок о Чехове: "Суворин очень любил Чехова, и Чехов очень любил Суворина", "Л. Н. Толстой очень любил Чехова, как и Чехов — Толстого". Ничего не напоминает?

Дейв Кинг. "King of Russia"

Дейва Кинга, бывшего тренера сборной Канады, призвали в магнитогорский "Металлург" в 2005 году, и в том же сезоне 2005/06 команда ярко выступила в суперлиге, сдувшись, правда, на финальной стадии российского чемпионата и ограничившись бронзой. Следующий год команда начала плохо, и уже в сентябре Кинга уволили. В России тренер вел дневник, который опубликовал в октябре 2007 года. В Канаде книга стала бестселлером, в России вызвала страшный скандал. Говорят, что теперь даже в контракте для иностранных тренеров есть пункт "книжек не писать".

Хотя ни на первый, ни на второй взгляд нет в книге Кинга ничего скандального. Основных тем у него две. Во-первых, очень ему интересно, как в России люди живут. А во-вторых, он очень любит российский хоккей. И рассказывает об этом хоккее со знанием и увлечением. Даже для человека, игрой не болеющего, рассказ этот крайне интересен. Например, про то, как устроена российская суперлига. Как некоторые команды, например спонсируемый "Татнефтью" казанский "Ак барс", имеют бюджеты, сравнимые с бюджетами самых богатых команд NHL, а в других хоккеисты играют, по несколько месяцев не получая зарплаты. Он искренне переживает за судьбу пермского "Молота", директор которого в начале сезона уехала на Кипр, увезя с собой почти весь бюджет клуба, и так и не вернулась. Он восхищается тренерами, игроками и самой лигой, приходит в искренний восторг от хозяина клуба гендиректора Магнитогорского металлургического комбината Виктора Рашникова, и даже то, что в Магнитогорске есть продукты в магазинах, его ужасно радует. Напряженных моментов в книге тоже всего два. Это история о враче сборной Викторе Гудзике, который делал хоккеистам уколы, не объясняя, что именно колет (Кинг не говорит прямо о допинге, но обвинения все равно серьезные), и утверждение, что генеральный директор клуба Геннадий Величкин уволил его потому, что Кинг не давал его сыну места в основном составе. "В России есть вещи, о которых лучше не задумываться",— говорит он в таких случаях. И хотя обижаться тут почти не на что, на Кинга обиделись все без исключения. Кажется, что не за то, что именно он написал, а просто за то, что что-то написал.