В Эрмитаже открылась очередная выставка одной картины. "Обращение Савла" корифея маньеризма Пармиджанино рассматривала АННА МАТВЕЕВА.
Эрмитаж, чей живописный фонд (как и прочие фонды) — один из богатейших в мире и чье собрание картин не осмотреть целиком и за месяц, устраивает "выставки одной картины" более чем регулярно. Сегодняшний живописный хит, как водится, — не эрмитажный. "Обращение Савла" Пармиджанино, "принца маньеризма", приехало в Эрмитаж из Художественно-исторического музея в Вене и выставляется в рамках специальной программы "Шедевры музеев мира в Эрмитаже": лучшие холсты в истории приезжают в Петербург из музеев всего мира. Эрмитаж, со своей стороны, тоже одалживает музеям-партнерам жемчужины своей коллекции. Это своего рода жест роскошного музейного тщеславия: помимо доброй традиции ходить в гости обе музейные стороны подчеркивают принадлежность к мировому топ-листу художественных собраний. В этой программе только самые сливки: статуснейшие музеи, прекраснейшие коллекции и из них отборнейшие полотна, достойные "персональной" — только ради одной картины — выставки.
Надо сказать, в свете всего этого музейного гламура нынешний экспонент — Джироламо Франческо Мария Маццола по прозвищу Пармиджанино (то есть "Малыш/Младший/Низкорослый из Пармы") — смотрится даже несколько загадочно. Он хотя и великий художник, но менее "позитивный" и более проблемный персонаж, чем того требует его слава и выставка одной картины. При всей красоте его сюжетов и отточенности техники, Пармиджанино не сделал образцовой художественной карьеры. Похоже, что он и жил слишком страстно, и увлекался слишком многим, чтобы безбедно шагать по карьерной лестнице, да и умер в тридцать семь, не успев достигнуть вершины собственного творчества и находясь вдали от родины, в бегах от преследований за долги. Современники утверждали, что Франческо Маццола-Пармиджанино занимался помимо живописи алхимией и что она-то его и сгубила в столь раннем возрасте — до сих пор не известно, как именно.
"Обращение Савла" — одна из самых спокойных картин Пармиджанино. По крайней мере, в смысле технологическом. Во множестве других холстов доказательству собственной художнической дотошности Пармиджанино жертвует всем: и сюжетом, и композицией, и пластикой своих картин. Самый знаменитый его потрет — "Автопортрет в выпуклом зеркале" — при всей своей тонкости все же техническое упражнение: выпуклое зеркало и то, как оно отражает очень маленькое лицо и очень большую вытянутую вперед руку, интересует художника куда больше, чем главный герой картины. Его мадонны и портреты смертных женщин тоже показывают, что Пармиджанино, как и всех маньеристов, изящные позы занимали больше, чем принимающие их дамы. Однако с Савлом все иначе.
На первый взгляд в картине нет ничего особенного. Весь центр полотна занят вздыбленным лошадиным корпусом. Лошадь встала на дыбы, она белая, седла на ней нет, но на спину накинута пятнистая шкура какого-то зверя. Смысловой, в отличие от геометрического, центр композиции находится внизу: это упавший со вздыбленной лошади Савл. Казалось бы, нет ничего судьбоносного в сюжете "Мужик навернулся с лошади", а Савл и вправду мужик: большой, бородатый, только что приземлившийся на копчик и оттого лишенный всякого пафоса. Но нет, и это "нет" сразу объясняет, почему Пармиджанино крупный художник. В лице Савла — с закаченными и странно косящими вбок глазами, с всклокоченной бородой, — в его дурацкой неестественной позе, словно он так и застыл там, где его застиг голос свыше, в ярости его коня, который явно немедленно улетит вдаль, в драматизме клубящихся над ними обоими облаков Пармиджанино видит и, главное, передает нам, зрителям, напряжение поворотного момента истории. Именно сейчас на наших глаза ксенофоб и гонитель христиан Савл слышит божественный глас — и сейчас, на наших глазах, он из Савла превращается в Павла, и уверует всем сердцем, и провидит свою апостольскую миссию на много тысяч лет вперед. Мрачный, но мощный свет льется на Савла — уже Павла — из облаков, даже горы на заднем плане в синей дымке содрогнулись и заметно накренились. Мир вздрогнул и уже никогда не будет прежним.
Эрмитаж — обладатель отличной коллекции Пармиджанино. В 2004 году, на следующий год после 500-летия великого пармезанца, музей сделал большую и обстоятельную выставку "Пармиджанино в веках и искусствах" из собраний ГМИИ имени Пушкина и собственного. Сейчас, уже без всяких юбилейных поводов, Эрмитаж представляет лучшее, что есть уже не в России, а в мире. Общее и общезначимое. Как то, что с изумлением видит и понимает Савл, навернувшись с белой лошади.