19 июня в прокат выходит кинофильм «Секс в большом городе». Он получился довольно длинным — чтобы подвести хотя бы промежуточный итог жизни четырех культовых девушек понадобилось два с половиной часа. Впрочем, фильм подхватывает и завершает не только события сериала, но и развивает и даже доводит до логического конца его основные темы. Так что именно сейчас самое время их вспомнить.
Секс
Собственно секса в «Сексе» нет. Есть несколько запоминающихся комических моментов вроде оргазмических стонов Саманты, переходящих в оперные колоратуры, знаменитого разговора про анальный секс и еще более знаменитой сцены покупки вибратора по кличке «Розовый кролик». Есть, конечно, сцены, где сексом занимаются — в приемлемых и чаще всего вполне целомудренных ракурсах. Вообще, все это вполне целомудренно и довольно наивно. Страшный разврат показательно искушенной Саманты не идет дальше знакомства с предметом нижнего белья, который в русском переводе называется «жемчужный пояс», и недолгой лесбийской эскапады. Зато неискушенность Шарлотты (пусть даже нам все время повторяют, что она «хорошая девочка из Коннектикута») доходит почти до абсурда — она дожила почти до 40 лет, не столкнувшись с базовыми проблемами жизненно-сексуального выбора. Зато все ее вопросы очень удачно оказываются подходящими для обсуждения в телевизионном прайм-тайме.
Так что с сексом, можно сказать, не получилось — как с «реальным», так и с «научным». Заявленная в первых сезонах попытка представить зрителю «стереотипы сексуального поведения в большом городе» явным образом не удалась. Поначалу еще предлагались попытки «секс-классификации» вроде «мужчин, которые спят только с моделями», или «мужчин, которые спят с женщинами старше себя», или «людей, которые скрывают своих сексуальных партнеров от своих друзей». Потом от этого отказались, как и от «секс-опросов ньюйоркцев». Остались лишь маленькие камео, галерея фриков — типа католика, который совершает омовение после каждого соития, или парня, который любит, чтобы его отшлепали,— не то чтобы очень запоминающихся.
Потому что «Секс» — это не про секс. Это — про «отношения». Как признается сама Кэрри Брэдшоу своим издательницам: «I don`t write about sex, I write about relationships». И ее колонка, и, конечно же, сериал — про то, как одинокая женщина ищет и находит своего мужчину — своего Mr. Big, он же Mr. Right. Про то, что самое главное, ну, если не семья (хотя, конечно, семья), то настоящая любовь. Настоящая — в смысле именно такая, как подобает. Официальная, с совместными выходами в свет, со знакомством с родителями. И с хорошим здоровым сексом — не выходящим, кстати, за известные рамки. Короче, настоящая любовь — любовь буржуазная. Такая, в которую играют по специальным правилам, главное из которых — уважение к семейным ценностям. Поэтому самое страшное и запретное, что может случиться,— это страстный роман с женатым мужчиной. На сообщение Кэрри о том, что она встречается с мужчиной своей мечты «при живой Наташе», развратная Саманта делает страшные глаза и укоризненно качает головой.
Большой город
С Нью-Йорком в этом сериале происходит то же самое, что и с сексом: к концу шоу он становится все более отмытым, все более гламурным, все более буржуазным. Тут имеется символический момент — когда в 1998 году канал HBO запустил это шоу, в той самой столь полюбившейся многим заставке фигурировал Всемирный торговый центр. В связи с известными событиями в середине четвертого сезона, который шел с июня 2001 по февраль 2002 года, башни-близнецы сменил Эмпайр-стейт-билдинг. За границу НBO, конечно, продавал все серии с этой второй, не навевающей грустных мыслей, заставкой — именно такую мы здесь и видели.
Не удивительно ли, что шоу, про которое его создатели в один голос говорят, что Нью-Йорк там главное действующее лицо, и в котором героиня что ни серия присягает Манхэттену на верность, никак практически не затрагивает ни 11 сентября, ни то, что после этой даты с городом случилось? «Sex and the City» показывали еще два с половиной года после атаки на ВТЦ, но там практически не отражена глобальная смена настроения в Нью-Йорке, которую тогда не чувствовал и не обсуждал только ленивый. Именно тогда и, как многие считают, в связи с тотальной «безопасностью» этот город из места привлекательно порочного, сногсшибательно разнообразного, принципиально бьющего через край стал превращаться в умеренно забавный, умеренно небезопасный, вообще — в умеренный. В «Сексе в большом городе» эта перемена не то чтобы совсем не запечатлена — но, чтобы не напоминать о грустном, представлена как хронологическая. Просто раскрепощенные 1990-е сменились на прагматичные 2000-е. Что вообще-то даже к лучшему — сожаления по поводу того, что «в Нью-Йорке никто больше не веселится», вложены в уста толстой глупой бабы, которая, старомодно вынюхав дорожку кокаина в сортире и провозгласив: «New York is o-v-e-r», незамедлительно вываливается в окно.
Наряды
Кто угодно вам скажет, что «Sex and the City» чуть ли не в первую очередь про fashion. И с этим не поспоришь. Точно так же, как и с тем, что наряды Кэрри, а иногда и ее подруг во многом и сделали это шоу таким заметным. Стилист «Секса» Патриция Филд известна своим умением «рассказывать историю с помощью одежды». Здесь она рассказывает историю вполне определенную. Про девушку, которая сначала ориентировалась — в одежде, а значит, и в жизни — не на бренды и лейблы, а на то, как наряд соответствует настроению, времени дня, выражению лица. Насколько он крут, насколько в нем весело. Про девушку, которая надевала к юбке Dior сандалии Dr. Scholl`s и футболку с логотипом местного клуба йоги. Про то, как наряды этой девушки становились все правильнее и правильнее и все диористее. Про то, как обувь стала — Manolo, а платье — Prada. Про то, как одежда в общем-то куда-то делась, а остались одни лейблы. Надо отдать Патриции Филд должное, она убедительно показывает, что лейблами тоже можно играть и вообще have fun, только fun этот куда более буржуазный и дорогой. Достойный такой fun.
Возраст
Тут вот что: хотя героиням и удается отодвинуть старость — все они выглядят, ведут себя, одеваются далеко не на свой календарный возраст и делают это вполне естественно,— но даже так они не могут добиться ощущения, что «возраста не существует». Потому что они так и не думают.
Кажется, что эти декольте такие глубокие, а юбки такие короткие именно потому, что показывать то, что они открывают, осталось уже недолго. А если даже успехи пластической хирургии сохранят все это на долгие годы, если тело возрасту не сдастся, то ведь есть еще, извините, душа. И то, что даже Саманта к концу сериала оказывается в постоянных и трогательных «отношениях» (не говоря уже о Миранде и Шарлотте, которые превращаются прямо-таки в клуш),— не только дань семейным ценностям, но и уступка маячащей вдалеке старости. Кстати, в вынесенном в рекламный ролик эпизоде из выходящего в прокат фильма Кэрри произносит сакраментальную фразу: «С двадцати до тридцати — время веселья, с тридцати до сорока — время ученья, ну а после сорока — время самой платить за выпивку». Платить за напитки приходится, даже если юбка совсем короткая, а волосы совсем распущенные.
Работа
Про работу ясно следующее — во-первых, она должна иметься. Шарлотта, бросившая профессиональную деятельность ради семейной жизни и будущего материнства, делает очевидно неправильный выбор и потом расплачивается, мыкаясь бесплатным гидом в Музее современного искусства. Даже относительно счастливый конец в объятиях адвоката-еврея в вырванной из зубов бывшего мужа квартире на Парк-авеню этого ее поступка не оправдывает. Во-вторых, в работе позволяется быть только успешной. Неудачницы в любви — это извинительно и даже трогательно, подруги подставят плечо, почитают брачные объявления из The New York Times, напоят коктейлем Cosmopolitan. А вот неудачницей в карьере быть настолько недопустимо, что нам таких и не предъявляют. Даже про Шарлотту до того, как она покинет работу, выясняется, что «она сделала свою галерею лучшей в городе»; Миранда становится партнером в фирме; Кэрри издает книгу, оправдывая тем самым титул «писательницы», которым она именовала себя, еще когда только лишь вела колонку, рядом с которой «публиковались рекламы вибраторов». В-третьих, иметь работу сексуально. Кэрри каждый раз выговаривает еще не соответствующую действительности фразу: «Я — писательница» со специальным придыханием, а Саманта демонстрирует по крайней мере пять способов произносить: «I am in PR». Все пять в общем-то сводятся к одному и тому же.
Подруги
Вывезенная самовлюбленным Барышниковым в холодный Париж, Кэрри пускает слезу, увидев «четырех подруг, болтающих за столиком в кафе». Лучшие сцены сериала «Секс в большом городе», как, по отзывам критиков, и одноименного фильма,— те, где четыре дамочки сидят в кафе, то поедая две порции обезжиренного творога на четверых, то, наоборот, злоупотребляя жареным картофелем. Они отчитываются друг перед другом в своих сексуальных достижениях и провалах и обсуждают состоявшихся и несостоявшихся бойфрендов. Они почти все время говорят про какую-то чушь — но ведь это и есть дружба.
Вот что мило — действительно мило — у Кэрри узнаваемо подружеские отношения с каждой из трех героинь. И смысл этих отношений сводится к следующему: настоящие подруги — лучшее, чем может обладать женщина. Мужчины преходящи — подруги вечны. И смысл этот совсем не феминистский, а, наоборот, женский, возможно, даже бабский. Мужики — черт с ними, главное — мы, бабоньки, друг у друга есть. Чтобы этих мужиков обсуждать и друг друга утешать, если что. Это как бы такое соревнование — женская дружба против флирта и вообще-то против «любви». Женская дружба начинает и выигрывает.
Анна Наринская