Выставка / фотография
В фотомузее швейцарского Винтертура открылась выставка Сергея Браткова "Времена героев", сделанная с помощью московской галереи "Риджина". Это вторая — после выставки в Генте в 2005 году — ретроспектива модного харьковско-московского художника за границей. Из Винтертура — АННА ТОЛСТОВА.
Пять лет назад в фотомузее Винтертура была выставка Бориса Михайлова — он как раз тогда получил фотографическую нобелевку, премию Хассельблада, что окончательно закрепило его статус главного фотографа постсоветской ойкумены. Вот и другого харьковчанина Сергея Браткова, в середине 1990-х входившего с Борисом Михайловым, его женой Витой и фотографом Сергеем Солонским в "Группу быстрого реагирования", прославившуюся хулиганскими политическими перформансами, подают в Винтертуре как михайловского ученика и порождение харьковской школы концептуальной фотографии.
На выставке и правда много михайловских по духу работ. Вот серия "Нет рая": семейные фотографии с откровенными комментариями, посвященные фамильной даче Братковых. Вот фарс "Группы быстрого реагирования" на тему "Выборы", где в декорациях клубной самодеятельности депутаты взасос целуются с рабочими и подтираются бюллетенями. Вот "Страшилки": фотоиллюстрации к шедеврам школьного фольклора ("Дети в подвале играли в больницу,/ Умер от родов электрик Синицын").
Братков харьковский, 1990-х годов, был еще весь во власти перфоманса, театра и маскарада. Братков московский, 2000-х, освободившийся от михайловского влияния, нашел театральную суть в самой сырой действительности. Теперь даже постановочные фотографии рождаются у него из вполне реальной, нехудожественной халтуры. Про "Секретарш" — длинноногих красоток в бикини, оседлавших офисные кресла,— художник рассказывает, что они вышли из прикладной съемки по заказу одного кавказского бизнесмена, озаботившегося наймом референта. А про неуловимо порнографических "Деток" говорит, что снимал для модельного агентства, а взрослый макияж и туалеты — дело родительских рук, приодевших отпрысков в соответствии со своими представлениями о гламурном облике.
У Сергея Браткова особый нюх на тот запах соблазна и агрессии, который источает наше общество, из омута загнивающего социализма неожиданно вынырнувшее на полноводье консюмеризма. Эта всеобщая жажда хлеба и зрелищ мастерски схвачена в знаменитом братковском цикле "Моя Москва" с вечно празднующей что-то Манежной площадью, пивными фестивалями, грандиозной барахолкой ВДНХ, гульбой десантников и ритуальными купаниями в фонтанах. Куратор выставки Томас Зеелиг творчество Сергея Браткова интерпретирует в социально-политическом ключе. Дескать, советская империя рухнула, а советские люди — с их коллективистским духом, страстью к культурно-массовым развлечениям и въевшимся в подкорку обычаем держаться стадом — остались и выстроили на имперских обломках какой-то свой "восточный капитализм", дух которого так ловко поймал художник в своем "социальном реализме".
Это, видимо, правильный способ объяснить западному зрителю братковское искусство, но при этом из него улетучиваются особо тонкие художественные вещества. На выставке не хватает двух важных работ: "Итальянской школы", живых картин из евангельской истории в манере старых мастеров, разыгранных мальчишками из колонии для малолетних преступников, и "Крестного хода" — сегодняшнего репортажа, в котором воскресают репинские мотивы. По этим фотографиям было бы видно, как от вывезенной из Харькова щедрой живописности украинского барокко Братков в Москве перешел к бесхитростному реализму чуть ли не в передвижническом вкусе.
Похожая эволюция случилась в XIX веке с одним перебравшимся в столицу выходцем из Малороссии, который от цветистой поэзии "Вечеров на хуторе близ Диканьки" пришел к поэтической прозе "Мертвых душ". Горьковской социальной критики у Сергея Браткова все же куда меньше, чем гоголевского антропологического чутья. В пользу Гоголя с его смехом сквозь невидимые миру слезы говорят и два показанных в Винтертуре видео. Бултыхающиеся в лечебной грязи народного спа-курорта на Таманском полуострове "Вулканоиды" вызывают приступы гомерического хохота. А в "Банке супа" при виде старушки, хлебающей в общепитовской столовке принесенный из дома брандахлыст, комок подступает к горлу. Спектр эмоций — как будто читаешь "Записки сумасшедшего".