Космос в твердой обложке

В 2005 году ирландец Джон Бэнвилл получил Букеровскую премию за роман "Море", обойдя Иэна Макьюэна, Салмана Рушди, Джулиана Барнса и Кадзуо Исигуро. Поговаривали, что не последнюю роль в решении жюри сыграло то, что именно в 2005 году официально прекратила свое существование Ирландская республиканская армия, и приз Бэнвиллу стал своеобразным поощрением Ирландии. На самом деле это именно тот случай, когда награда и конъюнктура нашли друг друга. Бэнвилл — это идеальный букеровский лауреат. Он умник, поэт и немного зануда, он пишет красиво (хотя потоки языковых красот часто практически топят собственно историю) и вот уже более 30 лет продолжает в своих романах традиции европейского модернизма. Бэнвилла обыкновенно называют новым Прустом, новым Джойсом и даже иногда новым Набоковым — прежде всего за то, что язык он любит больше, чем сюжет. Наверное, именно поэтому "Море" в России можно прочитать только в журнале "Иностранная литература". Сам же писатель говорит, что для краткого знакомства с его творчеством достаточно прочесть любой роман из так называемой научной тетралогии, написанной им в начале 1980-х. Это хронологически выстроенная серия романов-полубиографий — о Копернике, Ньютоне и примкнувшем к ним вымышленном математике Габриэле Сване, вариации на тему Фауста. "Кеплер" стал первым романом тетралогии, переведенным на русский язык.

"Иоганнесу Кеплеру, уснувшему в брыжах, приснилась разрешенной тайна мирозданья" — так начинается роман. В первой части Кеплер приезжает ко двору имперского астронома Тихо Браге, плохо воспитанного датчанина, который, когда не сидит в своей обсерватории, устраивает безобразные развлечения с карликами во дворе своего замка. Дальше следует история о том, как великий ученый ссорится с женой, мучается в быту, считает копейки и вынужден подкармливаться за барским столом плохо воспитанного Браге. Все люди, по Бэнвиллу, ничтожны — и сам Кеплер, и его окружение, и Браге, умерший от разрыва мочевого пузыря, напившись с горя, что Кеплеру, а не ему удается раскрыть загадку орбиты Марса. Ничтожен даже австрийский император Рудольф, покровитель наук и искусств, собравший при своем пражском дворе все это высокое научное общество, "пухлый человечек со слабым ртом, затравленными глазами и жадной внимательностью". Но ничтожность, по Бэнвиллу, не ограничивает стремления к открытию "тайны мирозданья", наоборот, человека тянет к ней именно потому, что сам он ноль, в то время как "все вокруг чревато каким-то тайным знанием". Контраст между величием науки и ограниченностью живущего в быту человека и есть основная тема и всей научной тетралогии, и романа, где этот контраст заявлен чуть ли не на каждой странице. Даже в дружеском письме в одном абзаце умещаются "друг мой, идеи наши о Вселенной не могут оставаться прежними" и "вкладываю, как и обещал, рецепт пасхального гуся".

Роман "Кеплер", рассказывает Бэнвилл, вырос из эссе, просто ему стало жаль терять такое количество накопленного и нарытого материала. Эссе превратилось в короткий роман, прекрасно переведенный на русский Еленой Суриц. Несмотря на весь аутентичный антураж, Кеплер здесь куда больше современный герой, постоянно испытывающий мучительное чувство стыда и неудобства перед миром за то, что в нем — в этом мире — все как-то неправильно сложилось, в то время как ему — Кеплеру — во сне или в помутнении рассудка открываются тайны мирозданья и законы Вселенной и кажется доступен способ превращать хаос в космос. Именно для этого он, например, во время семейной ссоры высчитывает орбиту Марса. У Кеплера (и у Бэнвилла) своя метода — жизненный хаос упорядочивается поэзией. Именно ради поэтичности этой тоненькой книжки читатель и возьмется ее читать. И прочтет, что тяга к познанию возвеличивает быт до лирики.

М.: Текст, 2008