Гот-стоп

"Лючия ди Ламмермур" в театре "Санктъ-Петербургъ Опера"

"Санктъ-Петербургъ Опера" показал в минувший четверг новый спектакль своего основателя и художественного руководителя — Юрий Александров поставил "Лючию ди Ламмермур" Гаэтано Доницетти. Побывавший на премьере ДМИТРИЙ РЕНАНСКИЙ увидел в этой постановке красноречивые свидетельства системного кризиса отечественной оперной режиссуры.
       
       О том, что в своей "Лючии ди Ламмермур" Юрий Александров выведет на сцену представителей готической субкультуры, инсайдеры "Санктъ-Петербургъ Оперы" растрезвонили по всему городу еще задолго до премьеры. В самом этом факте нет ничего противоестественного — господин Александров выкидывал антраша и похлеще. Ламмермурским готам, конечно, уготовано место в хрестоматии отечественного оперного трэша, но соревнование с лучшими александровскими highlights они проиграли уже заочно: мало что может соперничать со сценой изнасилования трансвестита в "Травиате" трехлетней давности или с делающей фелляцию Дмитрию Самозванцу Мариной Мнишек. В минувший четверг оказалось, что проиграл и сам Юрий Александров, пополнивший репертуар своего театра премьерой-провалом. Не то чтобы свежая "Лючия ди Ламмермур" была не слишком хороша или откровенно плоха (хотя о катастрофическом музыкантском бесстилье стоит и вовсе умолчать). Судить о ней по санитарно-гигиеническим нормам современного оперного театра довольно трудно, настолько вопиюще они нарушены в этом спектакле.
       Насколько бы велика или мала ни была художественная результативность спектаклей Юрия Александрова, они всегда отличались фирменным свойством: в них всегда читался явный и чрезвычайно небанальный режиссерский месседж. В любой постановке господина Александрова наличествовала детальная проработка музыкального и литературного текста, концепция и сверхсюжет — то есть те самые слова, которые мариинское постановочное бездумье последних лет заставило позабыть нас раз и навсегда. На театральной карте города "Санктъ-Петербургъ Опера" выглядела прямо-таки желанным оазисом режиссерского театра — и за это ее хозяину многое прощалось. Можно было не замечать того, что режиссерская мысль зачастую выражалась плоско и в лоб. Или позволительно было закрывать глаза на тот театральный язык, на котором эта самая мысль высказывалась, — более чем сомнительный микст советского психологического театра и кавээновского капустника.
       Формально "Лючия ди Ламмермур" выглядит наследницей александровского "Годунова" или, скорее, "Травиаты": на сцене та же чернуха, только вместо проституток и трансвеститов — готы и гопота. Проверенный рецепт: добродетель классики скучна, а порок интригует и возбуждает. В свое время парижская куртизанка была выведена на панель сегодняшнего автобана властной режиссерской рукой, возжелавшей вытравить из шлягерной нетленки Дюма-Верди весь фальшивый мелодраматический глянец щелочью вырвиглазной бытовухи. Присутствие той же десницы в "Лючии" не выявилось ни в одном из эпизодов спектакля: Юрия Александрова не обвинить даже в самоповторе. За два часа театрального текста — ни одной мысли или, прости господи, метафоры. Да что там метафоры: хорошо, было бы хоть ладно организованное действие, как господин Александров умеет. Но вместо этого — кашеобразная массовка, мизансценическая неряшливость и перманентный сценический хаос.
       Будь это личной неудачей отдельно взятого режиссера, от "Лючии ди Ламмермур" можно было бы отмахнуться, как от кошмарного сна. Но вся штука в том, что в частном фиаско "Санктъ-Петербургъ Оперы" отлично отражается кризис отечественного оперного процесса в целом. Современная русская опера понимает, что по-старому жить невозможно, а жить по-новому еще не научилась. Сознает неизбежную необходимость поиска нового театрального языка — но никак не может распрощаться с сомнительным наследием прошлого. Так и в александровской "Лючии": главная героиня добрую половину спектакля ходит гоголем в высоких шнурованных ботинках, ширяется из шприца и пленяет мертвенной бледностью подведенного черной тушью лица — а в финале носится по сцене в залитом кровью подвенечном платье, иконографическом стандарте всех "Ламмермурских дев". Актуальная попытка игры в сверхреалистический театр в духе Йосси Вилера и Серджо Морабито ведется в символическом конструктивизме декораций Вячеслава Окунева, этого привета советской оперной сценографии 1970-х. Тут-то, кажется, и зарыта собака. Те же Вилер с Морабито не первый сезон переживают точно такой же кризис: опере срочно требуется какая-то другая реальность, а хедлайнерами становятся те, кто это параллельное пространство находят (скажем, каталонец Каликсто Биейто). Но у западных адептов системы Станиславского есть одно качество, которым Юрий Александров никогда не обладал — это абсолютнейшее формальное мастерство и педантизм. А когда нет ни его, ни концептуальной мысли, из спектакля начинает бить фонтан театральной вампуки. К слову, это проблема не только господина Александрова — точно таким же недугом страдает последние годы московский анфан террибль Дмитрий Бертман. Одними готами тут делу не поможешь.

Картина дня

Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...