Любовь и лебеди
Балеты Юрия Григоровича в Мариинском театре
комментирует Ольга Федорченко
Знаменитый "балетный бунт" в Большом театре 1995 года против главного хореографа главного театра страны Юрия Григоровича, случившийся на гребне модной тогда самостийности и протестных голосований, несомненно, принес пользу всем. Театр избавился от диктатора. Заговорщики получили долгожданную свободу, а также как следует пропиарились. Григоровичу сразу предложили возглавить Краснодарский театр оперы и балета, созданный только что, словно бы специально для него. А балетоманы всей страны наконец-то увидели легендарные спектакли отечественного классика с доставкой на дом. Один из самых южных балетных театров России активно гастролирует по стране. В числе других городов повезло и Петербургу. Ведь трудно было представить, что народный артист СССР и лауреат разных премий будет вот так запросто ежегодно приезжать в родной город со своей труппой и показывать лучшие постановки. Нет, конечно, если напрячься, выбить что-то там из Минкульта на огромный коллектив — может быть, к какой-нибудь очень важной дате. Раз в десять лет. Ну, в пять. Не чаще. А у молодого краснодарского театра с всего-то 12-летней историей нет столичной спеси и имперской неповоротливости. Мобильная труппа в сотню человек владеет очень приличным репертуаром с хитами мировой классики и лучшими сочинениями Григоровича золотого периода, она легко и радостно перемещается по стране. В Петербурге Григоровичу в знак благодарности и уважения всегда предоставляют основную сцену Мариинского театра. Репертуар гастролей обновляется ежегодно, но "Лебединое озеро" краснодарский театр привозит каждый сезон. Этим летом будут также "Ромео и Джульетта"и "Баядерка".
В разливе "Лебединых озер", танцуемых в эти туристские дни на всех возможных площадках и в исполнении всех возможных трупп, постановка Григоровича наиболее концептуальная и выстраданная. Не получив партийно-номенклатурного одобрения перед премьерой 1969 года, этот спектакль вышел в искаженном виде — с благостно-оптимистичным финалом, совершенно не отражавшим авторский замысел. По Григоровичу, не было хищного злодея, превратившего невинную девушку в птичку. Не было никакого сражения между Зигфридом и Ротбартом с членовредительством в виде отрывания крыльев. А были внутренние демоны, вползающие в душу неискушенного юноши, идеалиста-романтика, который вступал в мир с твердой уверенностью, что все люди — братья. Была тема двойных стандартов и невидимого кукловода, дергающего героя за ниточки. Была тема внутреннего сопротивления, приводящая к единственному выходу — оборвать эти ниточки ценой жизни. О таком диссидентском прочтении нашего балетного всего в 1969 году лучше было бы и не заикаться. Не отставала и сумрачная сценография Симона Вирсаладзе, где гнетущая атмосфера монументального рыцарского замка перекликалась с тревожной синью озера. Мощь государственной машины (эпизоды во дворце Зигфрида) в постановке Григоровича вызывающе оспаривалась умиротворенной ивановской хореографией лебединых сцен. Невиданная же дерзость хореографа — перевод характерных каблучных танцев третьего акта на классическую основу — вызвала весьма оживленную дискуссию о проблемах сохранения характерного наследия. Но спектакль Григоровича, пусть изломанный и идеологически загипсованный, стал выдающимся событием, на репутацию которого не повлиял даже показ по всем телеканалам 19 августа 1991 года.
В поставленных десятью годами позже "Ромео и Джульетте" Григорович вновь обращается к своей любимой трагедийной теме гибели возвышенных героев в столкновении с жестоким миром. Отказавшись от историко-бытовых реалий, тонкого психологизма и акварельной хореографии Леонида Лавровского (его "Ромео и Джульетта", поставленные с прицелом на Галину Уланову, стали самым знаменитым балетом о судьбе двух влюбленных веронцев), Юрий Григорович сочинил спектакль о другом. Государственная машина опять катком давила тех, кто осмеливался думать о личном и, маршируя невпопад, нарушал державную стройность сплоченных единой идеей рядов. В этот спектакль, в целом довольно массивный и тяжеловесный, Григорович встраивает исключительный по лирическим достоинствам дуэт главных героев: очнувшаяся Джульетта падает в объятия Ромео, уже выпившего яд, но еще живого. Прозрение и обреченность были тогда ведущими умонастроениями порядочных людей, и хореограф точно уловил их.
Наконец, третий спектакль, который привозит в Петербург краснодарская труппа,— "Баядерка" — относится уже к позднему периоду Григоровича, когда патриарх советского балета стал особенно внимательно вглядываться в классику. Как человек с огромным жизненным опытом, Юрий Николаевич не мог просто любоваться архаикой и анахронизмами одного из старейших балетов Петипа, дошедших до наших дней. Поэтому "Баядерка" подверглась радикальной правке. Оставаясь верным своему принципиальному убеждению решать все только через танец и считая пантомиму и характерные пляски досадным, но неизбежным пережитком прошлого, Григорович откорректировал "Баядерку", заставив танцевать даже миманс, который в традиционном спектакле неспешно и с чувством собственного достоинства шествует по просцениуму. Главные же хореографические ценности "Баядерки", в том числе знаменитые "Тени", остались нетронутыми. Возможно, их тронут краснодарские танцовщики, среди которых Анастасия Волочкова.
Мариинский театр, с 27 июля по 2 августа