На сцене МХАТа имени А. П. Чехова, что в Камергерском переулке, состоялась московская премьера пьесы Александра Гельмана "Мишин юбилей" в постановке Олега Ефремова.
Александр Гельман создал пьесу в соавторстве с американским драматургом Р. Нельсоном. Существует ее англоязычный вариант и, вероятно, ему уготована какая-то сценическая судьба за рубежом. Предугадать, широко ли будут ставить "Мишин юбилей" в России, трудно: шансов на успех, вроде бы, мало, но в условиях затяжного драматургического кризиса — чем черт ни шутит.
Почерк экс-камергера производственной темы, написавшего знаменитый "Протокол одного заседания" (он же — "Заседание парткома", он же — "Премия") узнается без труда. Главное в пьесе — многоступенчатый диалог героев, рывками выясняющих отношения. Поводом служит предложение шестидесятилетнего юбиляра Миши, сделанное двум бывшим и одной будущей жене, создать здоровый любовный четырехугольник в комфортабельном коттедже под городом Горьким. Ход, столь же эффектный и столь же надуманный, как демарш бригадира Потапова. Гельман привычно останавливает механизмы действительности неким умопомрачительным жестом, допустимым лишь логически, а затем начинает разбирать ситуацию, обстоятельно и многословно. Иногда зритель и вправду принимает правила этой странной игры и соглашается считать интеллектуальные схемы достоверными картинами жизни.
Персонажи, окружающие героя, выписаны Гельманом по обыкновению плоско. Единственное их достоинство — наглядная типажность и соответствие личной судьбы узнаваемому стереотипу. Вот озлобленный патриот Федор (Алексей Жарков), вот слабосильный еврей-эмигрант Валерий (Андрей Мягков), вот официант Петрович, профессиональный циник и хапуга (Вячеслав Невинный): фигуры, из которых составляются предсказуемые комбинации. Женские характеры, вообще редко удававшиеся Гельману, либо расплывчаты, либо вконец карикатурны.
Пространство, как водится, замкнутое: гостиничный номер, из окна которого слышен шум толпы. Действие происходит на фоне путча — не октябрьского, а августовского, трехлетней давности, что угадывается не сразу. Чтобы сюжет как-то развивался, в него введена пожилая американская Мэри (Ольга Барнет) — известная актриса, живущая в соседнем номере и наделенная смутными экстрасенсорными способностями. В момент всеобщего разлада она вдруг заявляет, что юбиляр болен раком. Мишу все начинают ублажать, терзаясь чувством вины, но расчетливо глядя в будущее, потом выясняется, что рак выдуман, все снова ссорятся насмерть и оскорбленно уходят, — а в самом конце становится известно, что рак все-таки не выдуман. Вздорные подробности, вроде экстренного романа между внучкой Мэри и молодым коллегой Петровича, или как-то сбоку поставленной проблемы отцов и детей, равно как и вялых политических демаршей, просто не стоят внимания.
Пьеса как пьеса: ясно как и что играть, ясно, что по большому счету играть нечего, кроме десятка реплик, способных вызвать оживление в зале. В добротных декорациях Бориса Мессерера, изображающих, видимо, отель "Украина" в разрезе, актеры правдоподобно едят, пьют, скандалят, ходят, носят свои пиджаки. Олег Ефремов, пьесу поставивший, старается по возможности заполнять действующими лицами все наличные и подразумевающиеся комнаты в обоих номерах, а также и холл. Игра не груба, но назвать ее тонкой нельзя даже под страхом отлучения от театра. Вкус клюквы в "Мишином юбилее" ощущается отчетливо, но оскомину не набивает.
Влияние американского соавтора чувствуется в том, что все сделано с оглядкой на традиционные бродвейские рецепты успеха. Шаблон актуальности, шаблон проблемности, шаблон развлекательности, шаблон сентиментальности: все вместе они порождают добропорядочный будничный театральный вечер на радость театральному обывателю. Для труппы же, собирающейся сыграть спектакль подряд десять иди двадцать раз (насколько публики хватит) и забыть о нем на всю оставшуюся жизнь, "Мишин юбилей" — не то чтобы находка, но почему бы и его не сыграть? То же самое — для зрителя, почему бы не посмотреть?
Однако если Александр Гельман, пьес долго не писавший, надеялся респектабельно вернуться в драматургию, а Художественный театр предполагает надолго оставить "Мишин юбилей" в репертуаре, — уровень, достаточный для скорострельной театральной поденщины, уже неприемлем. Здесь же подтвердилось общее правило: при сочетании американского образа мыслей с привычным русским образом действий наружу выступают самые непривлекательные черты того и другого. У МХАТа давно не было весомых удач, но саму волю к весомости каждого творческого поступка он сохранял вплоть до последних сезонов. "Мишин юбилей" увеличил число заведомых не-событий на мхатовской сцене.
АЛЕКСАНДР Ъ-СОКОЛЯНСКИЙ