500 дней на 180 градусов
Я теперь скромнее стал в желаньях
Сергей Есенин
Первое, на что обратили внимание эксперты Ъ, ознакомившись с новыми взглядами президента на экономическую реформу, — это почти полное отсутствие принципиальных (а не фразеологических) корреспонденций с программой, от которой есть пошла российская реформа — программой 500 дней. Тогда — возможно более полное устранение государства от управления. Сегодня — необходимость заполнить "вакуум" управления в госсекторе. Тогда — одномерный подход (рынок реформирует экономику за 500 дней). Сегодня — многоплановый (рынка недостаточно — "российская промышленность может стать рыночной, но примитивной и малоэффективной"). Тогда — полная либерализация цен. Сегодня — контроль за энергетическими и транспортными тарифами. Тогда — нам известны пути либерализации цен не за счет населения. Сегодня — экономическая реформа не бывает безболезненной и бесплатной. Тогда — Запад нам поможет. Сейчас — иллюзией оказалось то, что Запад встретит нас с распростертыми объятиями.
Иными словами, сегодняшнее послание президента в значительно большей степени напомнило экспертам Ъ программу главы союзного Совмина Николая Рыжкова (тогдашнего главного врага российских реформ), чем благословленную Борисом Ельциным программу "500 дней".
Сегодня бесполезно судить, кто был прав тогда, или в очередной раз подтверждать известный тезис: хотя практика — критерий истины, дороже всего обходится учение на своих ошибках. Главное другое: послание президента впервые освободило идеологию экономических реформ в России от политической апологетики. Впервые за последние три года президент "дал добро на полутона", признал многомерность экономического мира. Возможно, для того, чтобы пойти на столь мужественный шаг, и не стоило бы дожидаться 12 декабря.
Тем не менее сейчас правительству будет просто по человечески легче заниматься экономикой, ибо высший (по статусу) авторитет нации в одной тональности привел доводы и формулировки, доселе раздававшиеся из полярно настроенных группировок. "Хозяйственнику" отныне разрешено не стесняться присущего ему цвета, каким бы этот цвет ни был. Этим, строго говоря, и исчерпывается бесспорная польза послания.
В силу как раз упомянутого выше достоинства послание дает особенно широкий простор для практических выводов относительно направлений новой экономической политики.
Обстановка в стране в момент послания
Во всем заметно полное незнанье
Своей страны, обычаев и лиц,
Встречаемое только у девиц.
Граф Алексей Толстой
Программа рыжковского правительства вспоминается и еще в одном аспекте: она, как известно, не была реализована. Мы не собираемся здесь вдаваться в подробный анализ ее имманентных плюсов и минусов — она ушла в тираж не из-за них. Роковым образом на ее судьбе сказалась ее неадекватность политическим реалиям, к тому времени сложившимся. Война суверенитетов к моменту разработки программы зашла уже так далеко, что какой бы то ни было комплекс мер, основанных на всесоюзных приоритетах и рычагах управления, был заведомо обречен: и те рычаги, и те приоритеты оказались, как показали вскоре наступившие события, всего лишь иллюзией. Как мягко сформулировано в нынешнем президентском послании, "фактический отказ механизма тоталитарной системы совпал с распадом СССР и разрывом хозяйственных связей".
Эксперты Ъ с сожалением констатируют, что чтение послания вызывает некие аналогии. Это послание, кажется, тоже не вполне соотнесено с реальностью момента, на сей раз — экономической. Видимо, авторы послания чуть преувеличивают управляемость макроэкономических процессов, происходящих сегодня в России (и несколько недооценивают скепсис, с каким региональная Россия смотрит на "федеральный уровень власти").
Речь не идет о явных перегибах, вызванных полемическим задором авторов, например: "Предельно допустимый уровень инфляции превышать нельзя. Это требование должно соблюдаться неукоснительно. В противном случае не исключено вмешательство президента вплоть до реализации его конституционных полномочий." Если реализация президентом конституционных полномочий способна исключить чрезмерную инфляцию, так почему он их не применил до сих пор? Или его убедили, что уровень инфляции все никак не становится недопустимым?
Нет, мы скорее говорим о тех тезисах послания, которые были бы вполне бесспорны и чрезвычайно уместны какое-то время назад — полгода, год — и как-то странно выглядят в контексте экономических реалий конца нынешнего февраля.
Например, сегодня едва ли оправданным выглядит разговор о кризисе неплатежей как единственной причине "остановки жизнеспособных предприятий" и о необходимости наказывать директоров, которые не расплачиваются с долгами, имея деньги на счетах. Дело даже не в том, что на одного злокозненного директора приходятся десятки вполне добросовестно не имеющих денег. Дело в том, что и сам кризис неплатежей (несомненно, крайне негативное явление) все в большей степени оказывается лишь симптомом куда более опасной болезни с совершенно иной этиологией и потому требует совершенно иного к себе подхода.
Сегодня неплатежи свидетельствуют, по нашему мнению, о неимоверном обезденеживании экономики (по аналогии с холерным обезвоживанием организма). Слова же о том, что ликвидировать неплатежи "тем более необходимо потому, что как считает правительство, в нынешнем году можно ожидать стабилизации инвестиционного процесса" смотрятся как тяжелая шутка. В перспективе-то возможно, но уж в нынешнем году инвестиционный процесс мог бы стабилизироваться разве что на нуле.
Равным образом и об остановке предприятий нынче, пожалуй, поздновато говорить как о сопутствующем — чему бы то ни было — явлении, поскольку такая остановка буквально на глазах разворачивается в бедствие национального масштаба. Не из-за неплатежей, конечно, а из-за более общей причины — тотального кризиса спроса.
Соответственно, несколько отстающими от жизни кажутся нам и упоминания о том, что "может быть, потребуются и срочные меры экономического характера в регионах, где уровень безработицы выходит за социально допустимые пределы". Они неплохо вписались бы в прошлогодние представления о безработице как явлении, которое может принять опасный характер только в строго ограниченных регионах: в моно-городах, кормящихся вокруг одного крупного военного завода, ну и, на худой конец, в относительно небольших регионах, где чрезмерно высока доля предприятий какой-либо депрессивной отрасли. Сегодня же, когда предприятия стоят (или собираются встать, или стоят наполовину) уже почти без различия отраслей, подобные речи звучат странно. И регионов таких, по-видимому, будет не счесть, и к "срочным мерам экономического характера" приступать надо было куда раньше без всякого "может быть" — если, конечно, под этими мерами не подразумевается выезд на перекрестки городов солдатских кухонь с перловой кашей. И дешевая водка.
В какой-то мере авторы послания, очевидно, и сами разделяют такие печальные взгляды на сегодняшние перспективы российской экономики. Во всяком случае, экономический раздел послания самым кардинальным образом очищен от маниловских разглагольствований о "придании реформам социальной направленности" и тому подобных дешевых приманках. Что же до наших замечаний, авторы послания вполне могли бы возразить: не в том же суть, насколько плохи дела, а в том, что делать дальше! А мы с этим и спорить не станем.
Усиление государственного регулирования экономики
Безвыходным мы называем такое положение, простой и очевидный выход из которого нам не нравится.
Станислав Ежи Лец
Мотив госрегулирования несколько раз — то там, то здесь — всплывает в президентском послании. Если собрать все соображения авторов по этому поводу вместе, то выглядит мысль о регулировании примерно так.
Государству не удалось наладить управление экономикой, в частности принадлежащими ему предприятиями. А в плохо управляемой экономике никогда не будет рыночного порядка. Если полагаться только на рыночные силы, решение структурных проблем народного хозяйства станет делом далекого будущего. Правительству надо установить единый порядок предоставления государственной поддержки предприятиям и контролировать его. Размещение централизованных инвестиций надо вести на конкурсной основе. Необходима взвешенная ценовая политика в отраслях с естественным монополизмом, в частности, в электроэнергетике и на железнодорожном транспорте. Инициировать государственную структурную политику и инвестиционную активность способны промышленно-финансовые группы.
Вот и хорошо, попробуем разобраться, что же имели в виду авторы послания. Если считать, что чистую идею рыночной саморегуляции народного хозяйства, где государству отводится лишь роль настройщика тонких узлов налоговой, амортизационной и процентной политики, мы уже "проехали", то гипотетически существуют лишь два возможных механизма государственной структурной и инвестиционной политики.
Первый механизм предполагает прямое вмешательство органов власти в хозяйственную деятельность. Второй базируется на том, что между правительством и хозяйством всегда существует некая рыночная прослойка, предполагающая, что проводником государственных решений в народное хозяйство является капитал.
Если президент делает ставку на первый вариант, то его реализация видится так. Где-нибудь на правительственной даче, скажем, в Архангельском, собирается группа толковых и честных людей и начинает определять приоритеты государственной структурно-инвестиционной политики. Группа снабжается подробнейшей статистической информацией, оперативными материалами, свежими научными разработками. Специалисты считают, спорят, аргументируют и приходят к заключению.
Заключение содержит перечни: приоритетных отраслей и видов продукции (возможно, разверстанный по крупным предприятиям и регионам), но без порядковых номеров; приоритетов в поддержке научно-технического прогресса (указываются даже конкретные технологии, которые надлежит лелеять); мероприятий по конверсии, без этого не обойтись; и федеральных целевых программ, реализующих указанные приоритеты. Кроме того, в заключении предусматриваются оценки потребности в финансировании программ — как за счет собственных ресурсов, так и по линии распределения капиталов из централизованных источников, а в приложении — макрорасчеты. Последние отвечают на главный вопрос: когда начнется экономический подъем. Особый раздел заключения содержит набор стимулов для участников федеральных программ — налоговых, внешнеэкономических и других. И никакого планирования, кое президент специально предал анафеме — только распределение госинвестиций на конкурсной основе.
Работа на даче — дело очень интересное, но самое захватывающее начинается потом, когда распределителей централизованных инвестиций под программы (скажем, чиновников Минэкономики — жюри той самой "конкурсной основы") предприятия и регионы начинают рвать на куски едва ли не зубами, а примкнувшие к ним коммерческие структуры сулить адские соблазны. А человек, особенно член жюри, как известно, слаб (не все у нас пока еще неподкупные Мараты) и не застрахован от ошибок. Более того, слабыми и недееспособными могут быть даже целые учреждения, памятные такими проектами, как поворот сибирских рек (слава Богу, не реализован), или плотина в горловине Кара-Богаз-Гол (реализован на страх Туркмении и Азербайджану).
И поэтому абсолютно ясно, что какая бы хорошая программа ни была разработана на даче, ее реализация "распределительными" методами обречена на растаскивание денег, невозврат инвестиций, буйную инфляцию и в конечном счете на блистательный провал, провал, сопровождающийся грохотом сыплющейся в тартарары экономики.
Но ведь президент способен пойти и по второму пути. Он может справедливо рассудить, что в возврате инвестиций кровно заинтересован лишь частный капитал и он-то, запряженный общим финансовым интересом в одну упряжку с государственными деньгами, руками и зубами будет выдирать свое, а попутно вернет и государственное. Значит, дело за малым — заинтересовать и мобилизовать частный бизнес зарабатывать в рамках государственных приоритетов. Реализация этого варианта тоже предполагает госдачу и проницательных экспертов, в этом оба пути инвариантны. Но вот дальше начинаются отличия.
Главное из них заключатся в том, что ни один хозяйственный проект не должен приниматься, если он не сопряжен с частными инвестициями. Доля этих инвестиций может быть невелика, не в ней дело. Проблема в том, чтобы вклад был значимым для инвестора: только это может послужить гарантией того, что проект будет обсчитан и проанализирован со всех сторон и прежде всего с самой важной — эффективен ли он, то есть реален ли возврат вложений.
Вот здесь-то и начинается единственно возможное в нынешних условиях государственное регулирование — состыковка государственных приоритетов и интересов капитала. И только в таком случае приобретают реальный смысл и предельно конкретные очертания все традиционно предлагаемые в подобном контексте меры: если это налоговая льгота, то она должна обеспечивать бизнесу прибыль, если это возмещение разницы в ставках, то на уровне, гарантирующем приемлемые сроки окупаемости проекта.
Мы не знаем, что имеет в виду Борис Ельцин. Однако шанс на здравый исход, как нам кажется, есть. Надо попробовать побороться за промышленно-финансовые группы, каковые группы должны формироваться снизу, от бизнеса, и ставку делать именно на них.
НИКИТА Ъ-КИРИЧЕНКО, АЛЕКСАНДР Ъ-ПРИВАЛОВ, АНДРЕЙ Ъ-ШМАРОВ