Отъезжая в Будапешт, президент России оставил дома ряд серьезных кризисов, угрожающих слиться в один — системный.
Послезастойные (с 1985 года) циклы отечественной политики демонстрируют чередование побед, битв между победителями, снова побед и снова битв. Горбачевско-лигачевская коалиция свалила геронтократов, чтобы тут же перейти к конфликту перестройщиков с консерваторами. Свалив лигачевцев, перестройщики схватились с вышедшими из их рядов демократами. Спустя год после победы демократов над ГКЧП Ельцин (и его союзник Лужков) вошли в схватку с ВС. Спустя год после разгона ВС новое "раздвоение единого" делается очевидным: московская и федеральная политико-финансовые группировки (как Ельцин и ВС конца 1992 года) втягиваются в открытый конфликт. Свидетельство — пятничная схватка у СЭВовского Моста.
Конфликт связан с тем, что "догоняющей" московской группировке уже тесно в столице. Сама про себе экономическая экспансия с последующим соответственным возрастанием политического веса — вещь естественная. Но проблема в том, что стратегия "московской группировки" предполагает высокую степень монополизма и чрезвычайно тесное взаимопроникновение власти и капитала. Общероссийская экспансия москвичей предполагала бы плотное политическое прикрытие (по типу имеющего место в Москве) на общефедеральном уровне — причем не в качестве итога экономической экспансии, но в качестве необходимого предварительного условия. Безотносительно к личным амбициям муниципии "московская группировка" была обречена либо погибнуть от нехватки жизненного пространства, либо обеспечить себе общероссийское Lebensraum жесткими политическими средствами. "Догоняемая" газпромовская группировка желания капитулировать не испытывала. Мэр Лужков со знанием дела говорил: "Я понимаю, на интересы какого мощного клана я наступаю".
Конфликт "молодых" и "старых" политико-финансовых групп объективен и потому неизбежен, по невозможности ждать до выборов 1996 года использование не вполне политических средств, вероятно, также было неизбежным. Но от того не легче, ибо когда к решению конфликта — и уже на относительно ранней стадии — привлекаются люди с автоматическим оружием и в масках, причем неясно кому подчиненные, создается нежелательный прецедент, могущий привести к тому, что методы, применявшиеся доселе преимущественно теневыми экономистами, будут полностью освоены публичными политиками.
Чтобы не дать инциденту перейти в прецедент, государство могло бы использовать последнее средство самосохранения, т. е. силовые структуры. Но история с русскими пленными в Чечне (см. стр. 3) продемонстрировала как недееспособность военно-чекистского руководства, так и крайний кризис доверия армии к командованию (см. стр. 1), пренебрегшему первейшим долгом любой армии мира — заботой о пленных товарищах, что создает серьезные возможности для бунта "честных генералов".
Каждая из трех коллизий — схватка элитных групп, использование в схватке методов, более подобающих не группам, а "группировкам", разложение армии и тайной полиции — неприятна сама по себе. Но синхронизация таких коллизий может означать нечто худшее, нежели самая большая неприятность.
МАКСИМ Ъ-СОКОЛОВ