Сличение обстоятельств февральской амнистии с апрельскими прениями в СФ по прокурорской проблеме показывает замечательное сходство сюжетов. А именно: в момент, когда на выходе из президентской канцелярии находится общеумиротворяющий текст (президентское послание Федеральному собранию — в феврале, соглашение о достижении гражданского согласия — в апреле), законодатели в порядке смелого упреждения дают "наш ответ Чемберлену" (в феврале — амнистия, в апреле — отказ утвердить отставку Казанника).
Президентское миротворчество начинает разительно напоминать не менее эффектное непротивленчество петербургского камергера Деларю: "Вонзил кинжал убийца нечестивый в грудь Деларю. Тот, шляпу сняв, сказал ему учтиво: 'Благодарю'. Тут в левый бок ему кинжал ужасный злодей вогнал, а Деларю сказал: 'Какой прекрасный у Вас кинжал'. Тогда злодей, к нему зашедши справа, кинжал вонзил, а Деларю с улыбкою лукавой лишь погрозил".
Судьба камергера, как известно, была печальной: облагодетельствованный им партнер по гражданскому согласию "окунул со злобою безбожной кинжал свой в яд и, к Деларю подкравшись осторожно, хвать друга в зад! Тот на пол лег, не в силах в страшных болях на кресло сесть. Меж тем злодей, отняв на антресолях у Дуни (камергерской дочери. — Ъ) честь, бежал в Тамбов, где был, как губернатор, весьма любим, потом в Москве, как ревностный сенатор (sic! — Ъ), был всеми чтим" etc. Оценивая опыт камергерско-президентского непротивленчества, один из героев В. С. Соловьева философически заметил: "Если бы Деларю изрядно накостылял затылок своему злодею и выгнал его из дому, так ведь тому не до антресолей бы было!" — но мы живем в новую эпоху национального согласия, когда такой грубый экстремизм нимало не приветствуется. Непонятно, правда, что приветствуется, ибо благословлять конкретные плоды нынешнего согласия между президентом и СФ все же довольно затруднительно: иметь двух прокуроров — по степени парализующего правоохранительную деятельность эффекта — даже хуже, чем не иметь ни одного, а состояние правопорядка в России не столь удовлетворительно, чтобы позволять себе такую роскошь.
В каком-то смысле решение СФ о прокуроре даже более конфронтационно, чем думское решение об амнистии: при очень большом прекраснодушии еще можно было принять за чистую монету рыбкинско-шахраевские рассуждения о том, что амнистированные-де покаются, удалятся от политики и предадутся духовному самосовершенствованию. В случае с Казанником нет возможности даже для сочинения таких благоглупостей, и желание иметь на посту генпрокурора жестко антипрезидентски настроенную личность было абсолютно откровенным и лишенным минимального лицемерия.
С точки зрения конституционной логики отказ утвердить отставку означает изъятие из списка президентских прерогатив самой фундаментальной и, так сказать, минимальной прерогативы — права иметь на высших чиновничьих постах лиц, которым президент может доверять. Парламентарии реализуют свое право видеть на высоком посту человека, вызывающего у них доверие, посредством утверждения или неутверждения предложенной президентом кандидатуры; президент же реализует свое аналогичное право посредством выдвижения приемлемых для него кандидатур — с одной стороны, и отстранения неприемлемых лиц — с другой. Это право было перечеркнуто, и теперь особенно трогательно читать в проекте "О достижении гражданского согласия", что, "подчеркивая необходимость соблюдения Конституции, стороны будут использовать согласительные многосторонние процедуры" и что "стороны обязуются воздерживаться от внесения в Конституцию изменений, дестабилизирующих обстановку в обществе".
Теоретически говоря, члены Совета федерации — недаром они так много и хорошо клеймили "телефонное право" — могли расширительно распространить на прокурора права и привилегии судьи, т. е. независимость и несменяемость. Но даже если игнорировать тот факт, что прокурор — не судья, а чиновник, то нужно все-таки помнить, что статус судьи порождает не только привилегии, но и обязанности, первейшая из которых — нахождение вне политики. Между тем Казанник регулярно выступает с общеполитическими заявлениями о текущем моменте и дурном президенте, объявил о своем намерении баллотироваться на ближайших президентских выборах (что означает необходимость уже сегодня начинать предвыборную кампанию, неизбежно предусматривающую политическую борьбу с президентом нынешним), а непосредственно накануне прений в СФ обнародовал свое желание создать собственную партию "Единства и национального прогресса". Вероятно, депутаты и прокурор искренно не понимают, что такой размах политических амбиций несовместим не то что со статусом несменяемого судьи, но даже и с обязанностями лояльного чиновника — но оттого, что депутаты и прокурор обладают нулевым уровнем юридической культуры, прочим гражданам не легче.
И уж совсем не легче адептам национального согласия. Предлагаемое президентом соглашение есть род контракта, предъявляющего к его участникам ряд требований. Наряду с такими требованиями, как наличие доброй воли, добросовестности etc., которые мы тут обсуждать не будем, для подписания контракта необходимо самое главное условие: участник должен быть способен осознавать смысл совершаемых им действий и отвечать за их последствия. Решение Совета федерации оставить на прокурорском посту человека, не только лично не лояльного президенту, но и не отвечающего минимальным формальным критериям аполитичности, т. е. готовность иметь заведомо недееспособную прокуратуру (и это в раздираемой преступностью стране), свидетельствует либо о невменяемости, либо о злонамеренности большой части депутатов, а как первое, так и второе свойство служат непреодолимым препятствием для заключения контракта.
В такой ситуации любое действие президента заведомо должно противоречить согласительным декларациям. Заявляя, что СФ превысил свои полномочия, утверждая непредставленного кандидата, и что Алексей Ильюшенко останется на посту и. о. генпрокурора, Ельцин проявляет неготовность, получив по левой щеке, подставить правую, что в корне противоречит идеалам национального согласия. Если бы президент все же подставил щеку и согласился на возвращение Казанника, это означало бы заведомое превращение прокуратуры в орудие политических интриг — как то уже было с КС. Опыт КС показывает, что использование юридической инстанции в таком качестве производит на редкость удачный дестабилизирующий эффект и в конечном счете умерщвляет саму эту инстанцию. Умерщвление надзорного органа производит окончательный триумф беззакония и, как следствие, полную неблагоустроенность жизни, тогда как первичной материальной базой согласия является хоть какая-то минимальная благоустроенность.
Поэтому президентской команде сейчас, вероятно, придется заниматься не столько согласием, сколько попытками обеспечить минимальную дееспособность прокуратуры — ибо сейчас у прокуроров появляется блистательная возможность исполнять взаимопротиворечащие указания конкурирующих начальников по выбору (какое указание больше нравится) или даже не исполнять никаких указаний. Удачно стравив СФ с президентом и подведя систему прокурорского надзора к окончательному параличу, Казанник добился выдающихся успехов на ниве "единства и национального прогресса". Как гласят финальные строки стихотворения про камергера Деларю, "какой пример для нас являет это! какой урок!".
МАКСИМ Ъ-СОКОЛОВ