"Никто никогда не кончал жизнь самоубийством в соборе Парижской Богоматери",— уверяет в фильме Карлоса Сауры специалистку по суицидам Анну (Ханна Шигулла) архивист собора. Сейчас эта реплика обрела неожиданную актуальность: 21 мая 2013 года в Нотр-Дам застрелился ультраправый писатель Доминик Веннер. Но экранный архивариус врал. Мексиканская писательница, меценатка и политическая активистка 30-летняя Антониета Ривас Меркадо (Изабель Аджани) таки застрелилась в святых стенах 11 февраля 1931 года, а Саура сделал ее историю достоянием массовой культуры, так, впрочем, толком и не расшифровав поступок Антониеты. Начинается фильм на залихватской ноте, которая сделала бы честь и самому Педро Альмодовару, в 1982 году еще только снимавшему свой второй фильм. Ведущая кулинарного телешоу излагает рецепт некоего супчика, а потом, лучезарно улыбаясь, обещает зрителям показать нечто незабываемое и пускает себе пулю в голову. Словно эта хулиганская выходка приключилась помимо его режиссерской воли, Саура тут же, метафорически выражаясь, застегивается на все пуговицы: его интонация становится суперсерьезной и традиционной. Анна отправляется по следам Антониеты в Мексику: судьба самоубийцы раскрывается через ряд флешбэков. Точнее говоря, Саура совершает экскурс в мексиканскую историю 1910-х —1930-х годов. История эта самоигральна. Никто не резюмировал ее так исчерпывающе и так по-мексикански барочно, как Иосиф Бродский. "Презренье к ближнему у нюхающих розы / пускай не лучше, но честней гражданской позы. / И то, и это порождает кровь и слезы, / тем паче в тропиках у нас, где смерть, увы, / Распространяется, как мухами зараза, / иль как в кафе удачно брошенная фраза, / И где у черепа в кустах всегда три глаза, / и в каждом — пышный пучок травы". Смертей так много — гражданская война в 1910-1920 годах унесла до миллиона жизней,— что Саура периодически переходит на язык канцелярского реестра. Убит мятежниками президент Мадеро. Убит крестьянский вождь Сапата. Убит его убийца — президент Карранса. Убит еще один легендарный повстанец — Панчо Вилья. Чуть больше подробностей Саура позволяет себе, лишь когда речь идет о неудачных покушениях. На тирана Порфирио Диаса — поскольку в него стреляли, когда он посещал мастерскую отца Антониеты, знаменитого скульптора: кстати, Антониета была моделью для фигуры ангела, венчающей огромную колонну, воздвигнутую в Мехико в честь независимости. И на кандидата в президенты Хосе Васконселоса (Карлос Брачо) — поскольку Антониета была его любовницей, соратницей и спонсором, а его отказ от вооруженной борьбы отчасти объясняет ее гибель. Да еще Саура не отказал себе в удовольствии продемонстрировать гибель президента Обрегона, с большевистской решимостью выжигавшего в Мексике католицизм, что привело к катастрофической крестьянской герилье под водительством бешеных священников. Уж больно эта гибель эффектна: юный католик-художник проник на банкет в честь Обрегона, набросал его портрет, показал генералу и, удостоившись одобрительного кивка, застрелил. Беда в том, что, хотя это насилие и было — парадоксальным образом — идеальной питательной средой и для эмансипации, и для творчества Антониеты, феминистки и авангардистки, экранная героиня потерялась на фоне всех этих усатых толстяков на одно лицо, вершивших судьбы Мексики. С другой стороны, только наивный режиссер мог требовать от Аджани чего-то большего, чем сомнамбулической растерянности: но, в конце концов, именно за это мы ее и любим.
Фото: AFP
