В сентябре прошлого года о платформе «Приразломная» в Печорском море узнал весь мир. Активисты Greenpeace, которые в разных странах борются с добычей нефти в Арктике, провели акцию против единственного российского проекта на северном шельфе. Чтобы узнать, как работает платформа, на нее отправились корреспонденты «Ъ».

«На твоем месте Миллер сидел»

«Вы считаете, что это все ерунда? Что это никому не надо? Вот ровно на твоем месте сидел Миллер и слушал! Правда, потом ему позвонили оттуда, и ему надо было идти»,— горячится наш преподаватель, показывая пальцем на потолок.

Ранним субботним утром в учебно-тренажерном центре на базе Госуниверситета морского и речного флота имени адмирала Макарова в Санкт-Петербурге я прохожу тренинг по курсу «покидание вертолета под водой». По международным правилам безопасности для полета на платформу, которая ведет добычу в море, нужен сертификат. Глава «Газпрома» Алексей Миллер после звонка «оттуда» курс все-таки прошел. Я собираюсь на «Приразломную», которая работает в Печорском море. Курс кажется формальностью: если вертолет упадет, вряд ли мне уже что-то поможет. Преподаватель видит мой скептицизм и идет за книгой отзывов. Открывает страницу с благодарностью гендиректора «Газпром нефти» (владеет «Приразломной».— «Ъ») Александра Дюкова: «Вот, видишь, даже такие люди слушали, не то что ты!»

После двух часов лекции и видеофильма, снятого, наверное, в середине 1990-х, практическая часть — тренировка. В бассейне на кране подвешен макет вертолета. Я вижу, что на традиционный для нефтяников Ми-8 он совсем не похож. Зато похож на американский Sikorsky, который нам показывали в фильме: у него большие иллюминаторы, а в Ми-8 в иллюминатор можно просунуть только руку. Инструктор ловит мой недоумевающий взгляд: «Тренажер у нас классный, американский! Но это без разницы, вертолеты-то все одинаковые почти». Потом он рассказывает, что вертолеты для «Приразломной» все-таки особенные — Ми-8 в специальной модификации, которая похожа на тренажер.

Надеваем гидрокстюмы ярко-оранжевого цвета, из плотной резины, которая должна согревать 40 минут в воде температурой чуть выше ноля. Костюм настолько тяжелый, что в нем трудно даже дойти до бортика бассейна. Плыть в нем практически невозможно, но на воде держит. Учимся нырять и дышать через специальный мешок, которого хватает только на три вдоха. Он понадобится, если вертолет заполнит вода и воздуха в нем совсем не останется. Главное — преодолеть панику и выбраться из вертолета за 30 секунд. Сначала тренажер полностью погружают в воду, потом вставляют окна, которые надо выдавить. Последнее упражнение — самое сложное: фюзеляж переворачивается вокруг своей оси. Инструктор бьет по плечу, которое ближе к окну, чтобы не терялась ориентация в пространстве.

Во время упражнений в бассейне учеников страхует водолаз Сергей. Уже после того, как нам выдали сертификаты, которые будут действовать пять лет, сталкиваемся с ним в курилке. На вопрос, поможет ли нам курс, если с вертолетом что-то случится, Сергей ничего не отвечает, только хмыкает. На платформу нам лететь уже через неделю.

Путь до «Приразломной» преодолевается в три приема. Из Москвы в Архангельск мы с фотографом «Ъ» Дмитрием Коротаевым и редактором спецпроектов «Ъ» Маргаритой Федоровой летим как обычные пассажиры. Дальше нам надо добраться до поселка Варандей на севере Ненецкого автономного округа, который прямо на берегу Печорского моря. Сюда регулярные рейсы уже не летают, только чартеры. Здесь можно оказаться только по работе. Летим из Архангельска больше двух часов.

Давным-давно Варандей был базой оленеводов, а в начале 1970-х стал базой для нефтегазовых экспедиций. К началу 1990-х поселок разросся почти до тысячи человек. Но затем на берег стало наступать море, обычных жителей эвакуировали. В поселке остались только нефтяники, а зимой туда приходят белые медведи, которые ходят по пустынным улицам.

Аэропорт Варандея — небольшое одноэтажное здание. На полосе несколько вертолетов, рядом припаркованы «КамАЗы»-вездеходы, колеса которых диаметром почти с человеческий рост. Мы выходим покурить — дороги от аэропорта нет, вместо нее просто утоптанная полоса посреди тундры, которая уходит непонятно куда. Висит пустое табло с надписью «Прилет/вылет», под ним просьба «вытирать сапоги чисто» и «не ставить сумки на сиденья». Машинально тянусь проверить почту на телефоне, но связи нет: в Варандее работает только МТС.

Варандей не только край земли, но еще и госграница. Мы проходим таможенный контроль, и в паспорт ставят штамп о ее пересечении. Через пару недель в Шереметьево пограничник подозрительно спросит меня: «А что это у вас за Варандей тут такой?» Сами нефтяники шутят, что работают за границей.

После таможни переходим в зал вылета размером с небольшую московскую однушку. В ней разложены те самые оранжевые гидрокостюмы, в которых мы плавали в бассейне. Экипаж нашего вертолета в таких же костюмах.

Я всегда засыпаю от монотонной работы винта вертолета и сейчас еще до взлета начинаю дремать, но меня бьет по плечу бортмеханик: «Вы особо не расслабляйтесь, поспать не получится, до платформы 60 км — это минут 30».

Когда летишь над Печорским морем, понимаешь, что в такой воде гидрокостюм сможет согреть только душу. Минут через 25 полета замечаю, что вертолет меняет траекторию и вдали уже можно различить очертания танкера. Для «Приразломной» было построено два специальных ледостойких судна. Одно из них — «Михаил Ульянов» — повезет очередную партию нефти в Европу. Вскоре появляются очертания еще двух судов — обеспечения, которые ходят в порт Мурманска за всем необходимым для жизни платформы, ведь на вертолете хватает места только для людей.

Сама «Приразломная» кажется ярким красным островом. Над платформой — факел. Вертолет делает пару кругов и садится на площадку. Когда открывается дверь, выходящих людей захлестывает дождем и мы быстро спускаемся внутрь платформы. Там переодеваемся в очередные специальные костюмы. Передвигаться по рабочим зонам платформы можно только в них — они сделаны из специального огнеупорного материала.

Площадь «Приразломной» — два футбольных поля. Это и дом, и работа для 200 человек, которые отвечают за добычу на месторождении. Нефть добывают, пробурив скважину на сотни метров. Добытая нефть перекачивается в кессон, а уже оттуда попадает в танкер. Больше всего на «Приразломной» буровиков — около 60 человек. Сейчас на платформе работает одна скважина и ведется бурение второй, которое занимает несколько месяцев. Около 40 человек следят за работой оборудования. На «Приразломной» есть отвечающие за связь, работу энергосистем. Все работают по сменам, которые длятся от двух недель до месяца, потом — такой же «отпуск».

В кабинете начальника «Приразломной» Александра Васильева нет окон. Их вообще на платформе почти нет — и поэтому ощущение времени теряется, начинает казаться, что ты в подводной лодке. В остальном это обычный кабинет топ-менеджера нефтяной компании. Экран для видеоконференций, кофемашина, на стене прямо за письменным столом — герб России. А вот и еще одно отличие: типичного для начальственных кабинетов портрета президента страны нет. Вместо него на стене большая фотография «Приразломной», которую три буксира тянут в Печорское море.

Васильеву 33 года, хотя он выглядит старше и даже в компании удивляются его стремительной карьере. Васильев производит впечатление нового «эффективного менеджера», он единственный на платформе, кто ходит в хороших швейцарских часах. Родился на Сахалине, окончил местное отделение Уфимского государственного нефтяного технического университета, успел поработать в Иране, Корее. На «Приразломную» попал из другого проекта «Газпрома» — «Сахалин-2».

«За проектами на шельфе будущее, у меня даже вопросов не было, когда предложили сюда поехать. Сидеть неделю в море я привык»,— чеканит Васильев. Видно, что он уже не впервые отвечает на этот вопрос перед камерами. Васильев недавно женился, пока продолжает жить на Сахалине, но готовится переехать в Санкт-Петербург, где находится офис компании.

Мы идем с ним на экскурсию по платформе. У него особенная куртка — именная: справа на груди вышиты имя и должность. Такие куртки не у всех — только у руководства платформы. Васильев терпеливо, по несколько раз, рассказывает на камеру про каждый модуль платформы — жилой блок, кессон (бетонное основание, «ножка» платформы, которая также служит и резервуаром для хранения нефти), буровую, устройство отгрузки.

На следующий день он улетает и оставляет нас на попечение и. о. главного инженера Сергея Кошелева. Кошелев до «Приразломной» тоже уже успел поработать на шельфе — на платформе ЛУКОЙЛа в Каспийском море. «У меня и фотография есть вместе с Путиным, когда он к нам приезжал»,— рассказывает Кошелев. Мы идем с ним на центральный пункт управления, где операторы следят за всеми системами «Приразломной». Берем интервью у одного из них. Молодой парень Иван стесняется и сбивается, рассказывая о своей работе. Рядом стоит Сергей и в какой-то момент не выдерживает: «Давай, повторяй за мной, не мямли! Центральный пункт управления — это мозг и сердце платформы...»

Иногда на платформе начинаешь забывать, где ты. На «Приразломной» есть несколько компьютеров со спутниковым интернетом, которые нужны для ее работы и для видеоконференций. Поэтому один из центров жизни платформы — фойе со спутниковым телефоном. Очереди к нему круглосуточные — у кого-то смена кончается днем, у кого-то ночью.

В основном все звонят семье — обсуждают оценки детей в школе, новый кредит и другие новости. Парень лет 30 в футболке с закатанными рукавами, татуировкой «Маша» на руке, короткой стрижкой и без одного переднего зуба отвечает в трубку после длинных пауз: «Да, и я тебя», «И я скучаю», «Да, думаю о тебе». Минут через десять не выдерживает: «Маш, ну я же работаю! Если ты так соскучилась, то надувай лодку и плыви сюда!»

Первый раз я его встретил в курилке, куда мы пошли сразу после прилета. Я тогда достал зажигалку, но он меня сразу остановил: «Первый раз что ли? Тут открытый огонь запрещен!» Приходится пользоваться специальным устройством, похожим на автомобильный прикуриватель. Сама курилка площадью около 3 кв. м, и в ней тоже постоянно толпа народа. Кто-то приходит прямо во время смены — в спецодежде с черными разводами и перепачканным лицом. Кто-то обсуждает работу, кто-то — купленный недавно УАЗ «Патриот», а кто-то — отношения с США и возвращение Крыма.

С парнем мы периодически видимся в курилке. Он буровик, просит называть его Максом. Он из Тюменской области, из семьи нефтяников, учился в техникуме. Раньше работал в ТНК-BP. «Меня сюда знакомый позвал. Тут, конечно, море, но в целом то же самое. Конечно, сначала было непривычно. Потому что вот случись что у нас в Сибири — можно сразу в лес убежать. А тут куда? Подводная лодка! Но я сейчас уже даже об этом не думаю»,— рассказывает он. Говорит, что на большой земле ему было даже сложнее: «Там вахта была две недели, потом приезжал — и гулянка на неделю. С женой ссорились... Потом понял, что тут больше дисциплины, да и просто захотелось что-то поменять. Особенно мой батя радовался: говорил, что сам Сибирь поднимал 30 лет назад, а я вот теперь вместо него моря осваиваю». Зарплата на платформе процентов на 20 больше, чем в Сибири: он зарабатывает около 120 тыс. руб. за свою месячную смену.

Макс показывает мне свою каюту, в которой живет пока один. Она размером с купе поезда — двухэтажная кровать, маленький шкаф, телевизор, душ, туалет. «Да сюда только спать приходишь после смены, и условия, кстати, даже лучше, чем много где в Сибири»,— рассказывает он. Спрашивает, не взял ли я с собой какое-нибудь кино, а то он уже все посмотрел. Макс регулярно ходит в спортзал, который пока выглядит как подвальная качалка, но начальник платформы Васильев обещает завезти тренажеры и достроить сауну. «А цветы вот эти в горшках, зачем они нужны-то вообще?» — спрашивает Макс. Это он о тех цветах, которые привезли на нашем вертолете. «Наверное, для уюта»,— отвечаю. «А зачем нам уют-то, мы же тут нефть добываем»,— недоумевает он.

Начальник платформы отвечает за добычу нефти и формально является самым главным на «Приразломной». При этом сама платформа считается судном и у нее есть капитан. Капитану «Приразломной» Сергею Костромскому под 60, он небольшого роста, с аккуратной седой стрижкой с пробором, в застегнутой на все пуговицы рубашке. Большая часть его карьеры связана с нефтедобычей — он ходил на исследовательском судне, успел поработать и в России, и в Норвегии, и в Африке.

Костромской все время сосредоточенный и даже угрюмый, и сразу видно, что привык всю жизнь командовать. Когда он проходит мимо, все стараются говорить тише. Три дня капитан не дает покоя нашему фотографу, который ходит по жилому модулю в тапочках: «Молодой человек, обувь должна быть с пяткой — в такой запрещено, идите переодевайтесь!» Костромской рассказывает про своего друга, норвежского капитана, с которым они познакомились в Африке, и про то, как они ездят друг к другу в гости. «Сейчас времена уже не те. Учат сразу на капитанов, можно окончить университет и сразу после этого стать капитаном. Как это вообще возможно? А мы потом удивляемся, когда у нас-то что-то случается»,— недовольно говорит Костромской.

Про Greenpeace на «Приразломной» говорить не любят, но если уж говорят, то только не по-доброму. «Капитан судна отвечает только за безопасность своего судна, капитан платформы — за ее безопасность и за безопасность всех судов вокруг»,— рассказывает Костромской. В день в районе платформы проходят пять-семь судов. Вокруг нее есть специальная зона безопасности — 2 км, подойти ближе может только танкер. Но как минимум два раза в зону безопасности входили другие суда. В августе 2012 года на «Приразломную», которая еще не добывала нефть, залезли шесть активистов Greenpeace, которые повесили баннеры «Спасите Арктику». Тогда активисты сами покинули платформу через 15 часов.

А вот после сентября 2013 года о «Приразломной» узнал весь мир. Тогда активисты Greenpeace подошли к платформе на судне Arctic Sunrise и попытались на нее высадиться. «Если даже отбросить политику, неужели они не понимали, что творят? Платформа — это сложный механизм, и опасность как раз в том, что они подходят к ней на судне»,— рассказывает Костромской, и видно, как он злится: повышает голос, делает паузы и подбирает слова, явно стараясь не материться. «В этот момент у нас работали водолазы, которые исследовали кессон. Тут подплывает лодка с этими, водолазы не в курсе. А если бы эти экологи задавили водолазов? Это тоже борьба за экологию?» — распаляется Костромской.

Главный инженер Кошелев долго рассказывает нам про то, что платформа не влияет на экологию. На ней действует технология «нулевого сброса», то есть все отходы собираются и увозятся в контейнерах на большую землю. Вскоре будет закончено строительство поглощающей скважины, куда будут закачиваться отходы бурения и производства. Кошелев показывает нам фотографии подходящих к платформе зимой белых медведей и плавающих рядом тюленей. «Это же животные, их не обмануть. Если бы им мешала платформа, то вряд ли бы они к ней подходили»,— считает Кошелев. И со смехом добавляет: «Может, идут на запах сгущенки?» Потом рассказывает, что однажды видел, как медведь разбил такую банку одной лапой.

Васильев рассказывает, что сами нефтяники никак защититься от акций Greenpeace не могут. «Мы только обливали их водой, но больше ничего сделать не имели права»,— говорит он. Активистов Greenpeace в итоге арестовали пограничники: на Arctic Sunrise даже высадился десант. Их продержали в СИЗО два месяца, затем освободили под залог, а уголовное преследование всей команды прекратилось по амнистии к 20-летию российской Конституции. В курилке обсуждаем с Максом Greenpeace: «Ну я знаю сам, что природа — это важно и все такое. Но я этих гринписовцев не понимаю. Пошли бы работать нормально!»

Если курить на платформе еще можно, то алкоголь строжайше запрещен. Спрятать и привезти его не получится — просто неоткуда. Можно ли в России найти еще одно такое место? С нами на платформу прилетает гендиректор «Газпром нефть шельф» Геннадий Любин, у которого день рождения. Нефтяники дарят ему торт.

Во время планерки я знакомлюсь еще с одним сотрудником платформы. Узнав, что я журналист из Москвы, он начинает спрашивать, что будет с курсом доллара и на сколько в следующем году вырастет потребительская корзина. Алексей не нефтяник, но очень важный для платформы человек — от него зависит ее жизнь. Он ростом под два метра, в аккуратных очках, но все равно похож на медведя.

Алексей просит не упоминать его имени и должности. Сам он работал на Севере: «Я такого навидался, ты себе даже не представляешь». Рассказывает, как прилетал в какую-то далекую деревню в Мурманской области: «Должны быть дома, а вокруг ничего, почти поле. Только вижу, что на снегу лежат провода». Оказалось, был такой снегопад, что даже столбы оказались под снегом. Алексей всю жизнь проработал на большой земле. И признается, что у него были проблемы с алкоголем: «Приходилось работать по 18 часов, и, естественно, было только одно средство расслабиться». Алексей рассказывает, что ему предложили поработать на платформе случайно. «И я подумал, а почему нет? Это другой мир, да и как-то проще — работаешь месяц, а месяц дома. Ну и проблем с искушениями, таких как на земле, тут нет»,— говорит он.

Алексей спрашивает, как это — жить в таком городе, как Москва? «Не мое. Все какие-то небожители, нет гармонии, а на Севере все на рыбалку вместе ходят. Север уравнивает. И нет здесь жизни обывателя. Поэтому мне вот на платформе посреди моря нравится гораздо больше»,— говорит он.

Мы идем с Алексеем посмотреть, как отгружается нефть на танкер. Наконец повезло с погодой. Все три дня, что мы были на платформе, шел дождь, в море был трехбалльный шторм. А теперь светит солнце, море вокруг перекрашивается из темно-серого в синий. Но на улице все равно холодно. Всего через пару недель начнет появляться первый лед. Огромный танкер «Михаил Ульянов» медленно подходит к платформе. Я смотрю на него и представляю, что будет, если он вовремя не остановится,— судно размером почти с платформу. Танкер тормозит метров за сто.

Костромской стоит с нами на крыше жилого модуля и командует швартовкой по рации. Когда танкер пришвартуют, несколько часов в него будет перекачиваться нефть, гул и вибрация насоса будет чувствоваться на всей платформе. Но нефтяников это не особо интересует.

Мы стоим с Алексеем, и он цитирует мне Форреста Гампа: «Заканчивался дождь, и появлялись звезды. Я люблю перед заходом солнца бывать в бухте, воду покрывали миллионы искр».

Отгрузка будет длиться несколько часов, но уже минут через 30 я начинаю замерзать. Мы с фотографом Коротаевым возвращаемся обратно в жилой блок, идем по коридору, обсуждая, как судно приближалось к платформе, и встречаем Костромского: «Молодые люди, здесь вообще-то спят после смены, а вы кричите. Убавьте тон!» Мы начинаем разговаривать тише и выходим в холл. Там у телефона стоит Макс: «Да... Конечно... Ты права... И я тебя».

Текст: Кирилл Мельников
Фото: Дмитрий Коротаев, «Газпром нефть», Greenpeace, ТАСС
Видео: Маргарита Федорова
Инфографика: Лаборатория дизайна НИУ ВШЭ
Дизайн, программирование и верстка: Алексей Дубинин, Антон Жуков, Алексей Шабров
Выпускающие редакторы: Маргарита Федорова, Анастасия Горшкова
Менеджмент проекта: Ксения Леонова
Также в подготовке проекта участвовал: Дмитрий Кучев