Из-за китайской стены

Завершившийся в Китае XVIII съезд Компартии избрал новое руководство, которое будет управлять страной до 2022 года. Предстоящая десятилетка — решающая и для самого Китая, и для всех остальных стран. В итоге в мире либо сменится экономический лидер, либо появится колоссальная депрессивная территория с населением 1,3 млрд человек. "Власть" и McKinsey, один из глобальных лидеров в области стратегического консалтинга, представляют обзор главных вызовов десятилетия для Китая, а также возможных последствий для России.

Александр Габуев

Когда 15 ноября семерку новых постоянных членов политбюро ЦК Компартии Китая представляли СМИ, никто не ожидал, что новый лидер КНР Си Цзиньпин произнесет перед журналистами речь — формат встречи предусматривал лишь фотографирование и видеосъемку. По меркам западного политика выступление генсека считалось бы средненьким или даже провальным, но по китайским стандартам товарищ Си был необычайно красноречив. Он попросту отказался от партийного жаргона вроде "великих идей Мао Цзэдуна", "теории трех представительств" и прочей марксистской абракадабры, а говорил простым языком о волнующих людей проблемах вроде образования, пенсий и стабильной работы.

Над решением этих задач товарищ Си, будущий премьер Ли Кэцян и их коллеги по политбюро ("Власть" рассказывала о них в серии статей "Карты Срединной империи", которые вышли 22 и 29 октября, а также 5 и 12 ноября 2012 года) будут работать в ближайшие десять лет. Правда, для достижения целей китайскому руководству придется найти ответ на ряд серьезных вызовов.

Большинство глобальных банков прогнозируют, что примерно к 2020-2025 году Китай наконец-то обгонит США по размеру ВВП и станет крупнейшей экономикой на планете. Однако эти оценки базировались на темпах роста, которые экономика КНР демонстрировала в стабильные нулевые — в среднем 10,5% в год (даже в кризис рост составил почти 11%). Однако эпоха роста китайского ВВП двузначными темпами закончилась. Официальный прогноз Госсовета на этот год — 7,5%. Цифры пока подтверждают плановые показатели. Рост ВВП за третий квартал в годовом исчислении составил всего 7,4% — самый низкий показатель с первого квартала 2009-го, когда Китай боролся с кризисом.

Само по себе торможение экономики не страшно. Во-первых, темпам и в 7,5%, и даже в 6% позавидовали бы многие развитые страны. Во-вторых, рост предыдущих десятилетий объяснялся эффектом низкой базы. По данным МВФ, в 2011 году номинальный ВВП КНР уже составлял чуть менее $7,3 трлн, обеспечить двузначные темпы роста при такой высокой базе очень непросто. Более того, китайское правительство давно готовилось к торможению, чтобы не допустить перегрева экономики. Но в следующие десять лет Китаю придется не только жить в условиях более медленного роста, но и бороться с негативными последствиями роста в предыдущие годы.

Долгое время на побочные эффекты можно было не обращать внимания, поскольку они не угрожали всей системе в целом. Однако теперь количество внутренних противоречий достигло критической точки. Недаром представители китайской элиты часто говорят о внешне успешном периоде правления прежнего тандема председателя Ху Цзиньтао и премьера Вэнь Цзябао как о "потерянном десятилетии" — несмотря на рост экономики, запуск человека в космос и выигранную Олимпиаду 2008 года в Пекине. Ху и Вэня критикуют за отсутствие глубинных реформ, которыми они не занимались. Так что теперь новой команде Си Цзиньпина и Ли Кэцяна придется с этим что-то делать, если они хотят сохранить власть в руках КПК.

Первая группа вызовов, с которыми придется бороться новому руководству, имеет экономический характер (подробнее об этих проблемах рассказывает глава McKinsey в Азии Гордон Орр в статье "Четыре китайских компромисса").

Самая общая задача — это трансформация модели роста. Вместо опоры на экспорт, за счет которого Китай рос прежние 20 лет, страна планирует развивать внутреннее потребление. Эту задачу ставил еще Вэнь Цзябао, однако выполнена она не была. Значение экспорта для экономики снизилось, но по-прежнему остается высоким. Сейчас экспорт обеспечивает 31% роста китайского ВВП, а в ориентированных на внешние рынки отраслях заняты свыше 200 млн человек (данные МВФ за 2011 год). Однако для того, чтобы китайцы начали больше тратить и меньше сберегать, в стране должны появиться более совершенные пенсионная система и система медицинского страхования. А здесь уже во весь рост встает проблема демографии и старения населения, вызванного политикой одного ребенка — все больше экспертов в КНР призывают отменить ее в ближайшие пять лет.

Для трансформации модели роста потребуется и переход к опоре на инновации и собственные технологии, с чем у китайцев пока проблема: несмотря на вкачанные в hi-tech индустрию миллиарды, своих брендов вроде Apple или Microsoft у китайцев немного. Критики отмечают, что всему виной система образования, основанная на зубрежке, она не способствует развитию креативности. Правда, то же самое 50 лет назад говорили о японцах и южных корейцах, которые якобы не способны на инновации из-за господства традиционной культуры.

Еще одна колоссальная проблема — реформа неэффективного госсектора. Огромные госпредприятия в рамках советской традиции тянут на своем балансе соцобеспечение своих работников, а заодно служат источниками для обогащения менеджмента. На плаву их поддерживает четверка крупнейших госбанков КНР, на балансах которых в результате скапливаются сотни миллиардов безнадежных долгов, которые маскируются менеджерами при молчаливом одобрении чиновников. Раз в несколько лет происходят болезненные списания и чистки кадров.

Из-за политической установки кредитовать госсектор банки не всегда охотно дают деньги мелкому бизнесу (тем более что далеко не все стартаперы удовлетворяют элементарным требованиям к заемщикам). В итоге банковское кредитование в этом сегменте вытесняется кредитами, которые выдают подпольные мафиозные банки, там ставки доходят до 30% (при официальных 7-8%). Согласно прошлогоднему опросу Business Insider, услугами подпольных кредиторов охвачена почти половина опрошенных бизнесменов. Китайским властям предстоит сделать госсектор и особенно банки более конкурентными, что означает возможную частичную приватизацию. Это представляет крайне сложную дилемму для КПК — ведь тогда партии придется отдать контроль над экономикой неуправляемым силам рынка. Не менее сложными будут решения о либерализации мер валютного контроля, которые сделают курс юаня более рыночным.

Связанный с этим болезненный вопрос — эффективность государственных вложений в масштабные проекты (прежде всего инфраструктурные). Многие из них дублируют друг друга (крупные аэропорты размером с Шереметьево порой строятся в небольших городах, расположенных друг от друга в сотне километров), другие оказываются совершенно не востребованы — как построенный на почти 2 млн человек город-призрак Ордос. Отчасти эти перекосы стимулирует принятая в Китае система кадровых назначений. Руководители оцениваются по многим критериям, главный из которых — рост ВВП. Так что чиновники заинтересованы в получении бюджетных денег на проекты с циклом 4-5 лет — ровно столько в среднем длится и карьерный цикл, после чего чиновников переводят на другое место работы. Последующая эффективность проекта уже не оценивается, а новый чиновник уже придумывает что-то свое, порой столь же неокупаемое. Впрочем, если в ближайшие годы перестройка модели экономического роста будет не получаться, экспорт упадет из-за кризиса в еврозоне и рецессии в США, Китаю все равно придется заниматься огромными инфраструктурными проектами без оглядки на их эффективность, лишь бы на время занять безработных людей.

Наконец, при любой модели для роста Китаю понадобится все больше природных ресурсов — обеспечение доступа к ним станет еще одной задачей нового руководства (подробнее см. статью Гордона Орра "Накормить и обогреть").

Экономические проблемы ближайшего десятилетия тесно связаны с политикой. После студенческих волнений 1989 года на площади Тяньаньмэнь, которые партия жестко подавила при помощи армии, КПК уверенно контролирует ситуацию в стране. Однако стабильность режима расшатывается. Один из источников напряжения в системе — рост городского среднего класса, представителями которого можно считать по разным оценкам 300-500 млн человек. В целом средний класс обменял участие в политике на сытую жизнь и растущие нормы потребления, однако в последние годы запросы горожан к власти растут. Далеко не все требуют либерализации режима и демократии (хотя число ее сторонников растет), однако требования, скажем, в сфере экологии уже приводят к опасным для партии конфликтам.

Примером могут служить недавние события в портовом 3,5-миллионном Нинбо в центре страны, где десятки тысяч горожан чуть не взяли штурмом местную администрацию, требуя закрыть вредные производства рядом с городом. Учитывая, что Нинбо находится в центре густонаселенной местности, где города-миллионники скоро образуют плотную агломерацию, на помощь жителям поспешили даже некоторые жители соседних городов. В итоге власти пошли на уступки, однако в целом бунт в Нинбо представляет собой опасную модель развития противостояния.

Помимо богатых проблемы режиму могут доставить и бедные: социальное расслоение в Китае растет (равно как и разрыв между богатым приморьем и бедными западными регионами, а также между городом и деревней). Озлобленные крестьяне все чаще устраивают бунты. В КНР ежегодно происходит около 180 тыс. случаев массовых инцидентов, в основном локальные бунты устраивают крестьяне, которых сгоняют с земель девелоперы.

Главный же источник нестабильности лежит внутри самой партии. О коррупции в КПК лидеры страны говорят с 1990-х. Как важнейшую проблему Китая ее в своем отчетном докладе XVIII съезду обозначил уходящий председатель Ху Цзиньтао, жестко бороться с ней в своей первой речи пообещал и Си Цзиньпин. Однако пока что все испробованные методы борьбы не дают эффекта, хотя в отличие от России в КНР высокопоставленных коррупционеров и сажают, и расстреливают (достаточно вспомнить недавнее дело Бо Силая, о котором "Власть" рассказывала в статье "Разборки в большом городе" 19 марта 2012 года). Отчасти проблема в низких зарплатах госслужащих: официально лидер страны получает всего $900 в месяц. Если руководство КПК и правда решит бороться с коррупцией или хотя бы постарается свести ее до уровня, не слишком раздражающего население, ему придется пойти на непопулярные меры вроде повышения зарплат чиновникам, либо сделать более независимыми суды и разрешить СМИ критиковать коррупцию, а это уже опасно для режима. Партия даже начала в нескольких провинциях эксперименты с выборами глав уездов, чтобы проверить тезис о большей честности избранных лидеров, но эксперимент будет идти еще лет пять и явно не поднимется пока выше местного уровня.

В условиях падения легитимности, а также полного неверия населения (да и самих партйицев) в официальную коммунистическую идеологию режим в последние годы активно заигрывал с национализмом. Однако, как показывают недавние антияпонские погромы, эта новая идеология таит в себе угрозу для стабильности Китая ("Власть" подробно рассказывала об этом в статье "Вражда заставила" от 24 сентября 2012 года). Особенно учитывая нарастающее противостояние с США и настроения в китайской армии, которая является государством в государстве (см. статью "Анатомия дракона" Василия Кашина из Центра анализа стратегий и технологий на сайте "Власти").

Учитывая масштаб стоящих перед страной проблем, в ближайшие десять лет пекинскому руководству придется провести КНР через самый опасный период в ее новейшей истории. Вариант того, что это удастся, а Китай безболезненно выскочит из ловушки среднего дохода и всех прочих капканов, расставленных самому себе в предыдущие годы, есть. Впрочем, столь же вероятными теперь кажутся и более пессимистичные сценарии со стагнацией экономики, социальными и политическими потрясениями.

Любой из этих сценариев будет иметь для России огромное значение. Китай уже стал крупнейшим торговым партнером РФ и в ближайшие годы наверняка только укрепит эти позиции — российское сырье будет нужно Китаю и в хорошие, и в тяжелые времена. Однако конкретные меры, которые выберет Пекин для решения своих проблем, крайне важны для России.

Будет ли Китай стремиться к зеленой энергетике, а если да, то на что будет делать упор — новые технологии или импортный газ? Сохранятся ли прежние темпы строительства и потребности КНР в металле, что сделает целесообразным освоение ряда месторождений в Сибири? Постарается ли Пекин превратить юань в мировую резервную валюту, и будет ли он отпускать обменный курс? Ответы на эти вопросы во многом будут определять экономическую политику российского руководства.

Нельзя сбрасывать со счетов и вопросы безопасности. Набирающий силу националистический Китай, стремящийся пересмотреть проведенные в XIX веке иностранными оккупантами границы,— вызов для России. Но не меньший (а, вероятно, больший) вызов — нестабильный Китай, охваченный гражданской войной. Что делать, если через несколько лет на берегах Амура появятся китайские танки, более-менее понятно. А что, если это бегущие от социальных катаклизмов миллионы гражданских? Оба сценария, конечно, крайние и маловероятные, но это та вилка возможностей, в которой лежит будущее отношений России со своим крупнейшим соседом.