Анастасия Ромашкевич о виниловых пластинках

Несколько лет назад я получила в подарок проигрыватель виниловых пластинок. Приключения начались сразу же. Последний раз я имела дело с проигрывателем еще в детстве — это был самодостаточный ящик, который исправно крутил "Алису в стране чудес" с "Бременскими музыкантами" без всякой посторонней помощи. Новая вертушка модной британской фирмы Rega сама по себе играла очень тихо и для полноценного воспроизведения музыки требовала дополнительной экипировки. Что не помешало мне немедленно отправиться в музыкальный магазин "Союз" на Ленинском проспекте и купить там первую пластинку — альбом "Scott 4" Скота Уокера. С этих пор количество винила в моем доме увеличивалось параллельно наращиванию мощностей музыкального центра. Со временем у меня появились усилитель, пара новых колонок и сабвуфер размером с небольшого слона, а, чтобы разместить всю эту технику в соответствии с требованиями инструкций, в гостиной пришлось делать перепланировку.

Многие удивляются, что винил, а тем более технику для его воспроизведения, выпускают до сих пор — для них все закончилось примерно в конце 1980-х. На самом деле сейчас это целый рынок — пока продажа музыки в цифровых форматах падает, количество проданных виниловых пластинок растет год от года. Конечно, винил — это капля в море, и все же речь идет о миллионах экземпляров. Поэтому есть и компании, выпускающие технику для их воспроизведения.

Впрочем, никаких винтажных ламповых усилителей и прочих аудиофильских причуд, обеспечивающих кристальную чистоту звука, я не имею. Классическую музыку, в случае с которой вложения в технику оправданны, я все равно не слушаю, а для качественного проигрывания рок-н-ролла моей Hi-Fi-аппаратуры вполне достаточно. Так что никакой особой тщательности в моем отношении к технике нет. Другое дело пластинки — вот их я действительно люблю. Хотя если подходить к их выбору с придирчивостью коллекционера, то большая часть современного винила годится разве что на облицовку стен в барах.

В прежние времена исходником для пластинки служила аналоговая мастер-лента, теперь же ленивые звукозаписывающие компании оцифровывают музыку уже в момент записи и только потом печатают диски. Не всегда, но очень часто. Фактически получается то же самое mp3, но отлитое в виниле — с потерей качества и характерного для аналоговой записи теплого звука. Не уверена, что смогла бы услышать и оценить этот теплый звук, не зная заранее, по какой технологии изготовлена пластинка, но мне кажется, что имеющийся у меня старый аналоговый винил действительно звучит лучше. Даже когда пластинка выглядит так, словно ее от души повозили по полу,— играет без проблем. Новые диски, бывает, заедают без видимых на то причин, но я все равно их покупаю.

Одна моя приятельница считает это мое увлечение бременем прошлого, которое нужно скорее сбросить ради прогресса, который олицетворяют компактные цифровые технологии. Она изучала архитектуру в Австралии, где у нее выработалась почти буддийская позиция — не привязываться ни к чему материальному. Я с ней согласна: даже самая новая пластинка — нездешняя и несовременная вещь, музейный экспонат, но расставаться с этим милым мне пережитком все равно не собираюсь.

Дело не только в звучании и сопутствующих ему ритуальных действиях — переворачиваться сами пластинки до сих пор не научились, все приходится делать вручную. Диск, упакованный в красивый конверт с постерами, брошюрами и прочими сюрпризами внутри, не сравнится ни с каким бестелесным mp3. У меня, например, есть выпущенный ограниченным тиражом альбом группы Christan Bland and the Revelators с отпечатанной вручную обложкой, карандашным автографом автора и серийным номером — 129-м из 333. Мне приятно иметь такую вещь, несмотря на все связанные с этим неудобства. За последние полвека люди научились упаковывать компьютер в коробочку размером с пачку сигарет и близки к тому, чтобы объявить курение вне закона — а пластинки по-прежнему продают в конвертах 32х32 см, как во времена компьютеров размером с дом.

Музыка, вмещающаяся в mp3-проигрыватель на несколько Гб, записанная на виниле, потребует целого шкафа. И вот тут-то окажется, что мебельщики ничего о нынешней моде на винил не знают и шкафов с полками подходящей глубины не делают. Для того чтобы складывать пластинки, мне пришлось реквизировать у сына икеевскую картонную коробку, в которой хранились игрушки,— некрасивую, зато большую. Впрочем, недостаточно большую для того, чтобы вместить все мои пластинки.

С самими пластинками все гораздо проще: как ни странно, московский рынок не сильно отличается от европейского (если не считать цен, конечно). Основной источник нового винила — отделы в больших мультимедийных магазинах, где примерно 80% ассортимента составляют записи The Beatles, Black Sabbath, Queen, Radiohead и других не менее известных групп. Чтобы найти пластинки не столь популярных коллективов, придется порыться — магазины их закупают малыми партиями, поэтому сегодня есть, а завтра — нет. Лучшие по части редкостей из известных мне больших магазинов — парижский Virgin и лондонский HMV. Последний, правда, дышит на ладан, мультимедийная торговля уходит в интернет. Есть еще Rough Trade, специализированный музыкальный магазин в восточном Лондоне с огромным ассортиментом винила и интерьером архитектора Дэвида Аджайе. Единственный его недостаток связан как раз с дизайном — ящики с пластинками установлены слишком высоко, копаться в них неудобно. Поэтому обычно я покупаю, то, что на виду,— вроде как подарок судьбы.

Торговцы старым винилом чувствуют себя уверенней — им не страшен интернет. Ведь потенциальным покупателям жизненно необходимо осмотреть и проверить б/у пластинку, прежде чем на нее решиться. Самые ценные экземпляры — это так называемый first press в состоянии mint. То есть из самого первого тиража и без видимых следов использования, в идеале — вообще в нераспечатанном конверте. Понятно, что звучать такая пластинка будет безупречно, загвоздка только в том, что ни один коллекционер не одобрил бы идею ее слушать. Однажды в одном из московских виниловых магазинов я спросила записи Ultimate Spinach, бостонской психоделической группы конца 1960-х годов. Оказалось, что за десять лет я второй человек, проявивший интерес к этому коллективу: в глазах хозяина даже забрезжило что-то вроде уважения, но триумф продолжался недолго. Стоило упомянуть, что винил будет использоваться по прямому его назначению, мужчина скривился и кивнул мне на ящики в дальнем углу — мол, если тебе нужны пластинки, чтобы их слушать, ищи там. В ящиках, конечно, был какой-то музыкальный хлам в ободранных конвертах по 300 руб. за штуку, что вообще-то грабеж.

В нераспечатанном виде я, например, храню пару альбомов коллектива под названием Thao with the Get Down Stay, а также диск Young Prisms — о существовании этого коллектива я узнала в лондонском клубе Relentless Garage, где они выступали на разогреве у Дина Уэрхама, бывшего участника группы Galaxy 500. Скорее всего, эти имена и названия не говорят вам ровным счетом ничего, и это значит, что я на верном пути — считается, что чем меньше известна группа и чем хуже она играет, тем дороже будут стоить ее записи лет через 40-50 (якобы никто эту ерунду хранить не будет, кроме пары чудаков, они и сорвут куш). Но в основном я все-таки распаковываю пластинки и слушаю — для этого они существуют. Так что между мной и коллекционерами винила разница примерно такая же, как между людьми, которые складывают марки в кляссер, и теми, кто клеит их на конверты. Но что бы ни думали об этом филателисты, марки выпускают для второй, пусть и не слишком сознательной группы граждан.

Автор — заместитель главного редактора AD Russia