Лев Лурье — о взлете и падении Павла Дыбенко

125 лет назад, 28 февраля 1889 года, родился Павел Дыбенко — один из самых заметных деятелей Октября 1917 года. Русский санкюлот, порождение и жертва революции. На фоне нынешних украинских событий — абсолютно современный персонаж

Лев Лурье, историк

Вот как описывала Дыбенко Зинаида Гиппиус: "Рослый, с цепью на груди, похожий на содержателя бань жгучий брюнет". Судьба вознесла его на вершину матросской вольницы, тех самых "братишек", которые привели на своих штыках большевиков. Их время пришло весной: 1-2 марта 1917-го власть на Балтийском флоте переходит к судовым комитетам, 120 офицеров убито. Флот выходит из повиновения Временному правительству. Через 8 месяцев взбунтовавшиеся моряки получат радиограмму из Петрограда: "Центробалт. Дыбенко. Высылай устав". "Аврора" подойдет к Английской набережной. Большевики возьмут власть.

Буян с писарским почерком

Адресат телеграммы — Павел Ефимович Дыбенко, сын справного крестьянина Черниговской губернии. Окончил четырехклассное училище в соседнем городе Новозыбкове. Служил в уездном казначействе (вероятно, на посылках). Научился писать хоть и безграмотно, но зато вычурным писарским почерком.

Уехал в Ригу, работал в порту грузчиком, ходил на курсы электротехников, дрался в матросских кабаках.

Полгода уклонялся от военной службы и в конце концов как дезертир попал на Балтийский флот в экипаж штрафного корабля "Двина". Через полгода Дыбенко переводят в минную учебную школу, а потом на линкор "Император Павел Первый". Линкоры в начавшейся войне не участвовали, их берегли на случай немецкого наступления, держали в гавани Гельсингфорса.

В 1916 году в составе морского батальона баталера Дыбенко посылают на Северный фронт. Но матросы отказались идти под немецкие пули. Батальон расформировали, Дыбенко "закосил", оказался в госпитале, получил 40 дней гауптвахты. Тут и подоспела Февральская революция. И он немедленно отправляется в центр матросского мятежа — в Гельсингфорс.

Моряки Балтийского флота в годы Первой мировой войны практически не воевали. Стояли в Гельсингфорсе, Кронштадте, Ревеле. Рацион матроса богаче солдатского. К тому же каждый день к обеду и ужину полагается чарка водки. Каждый год корабли Балтийского флота уходят в плавание, останавливаются в европейских гаванях. Дыбенко, например, побывал в Плимуте, Бресте, Осло и Гамбурге.

Почему же именно "братишки" начали кровавый бунт?

Почти две трети призваны из городов и рабочих поселков. Уличные бойцы, дети окраин. А корабль для них — большая тюрьма.

День матроса русского императорского флота расписан по минутам. Побудка, подъем флага, молебен, вахта. Нескончаемые торжественные ритуалы и тяжелые, грязные работы: уборка помещений, надраивание "медяшек". Ни секунды наедине, вечно под присмотром.

Как говорил последний царский морской министр Иван Григорович: "Я хорошо знаю душу наших нижних чинов и не вижу отеческого отношения к ним. Как это изменить, не знаю, но так дальше продолжаться не может. Когда-нибудь об этом пожалеют".

Бойкие, сытые, злые военморы Гельсингфорса и Кронштадта — любимцы горничных и работниц: "Нараспашку ворот в стужу и мороз. Говорить не надо. Видно, что матрос".

После революции Дыбенко приписывал себе партийный стаж аж с 1912 года. Стало выгодно считаться большевиком еще с царских времен. Но известен партии он стал только в 1917-м; причем собственно в февральских событиях никакого участия не принимал. Формально — баталер на транспорте "Ща", с мая 1917-го он руководит Центральным комитетом Балтийского флота (Центробалтом).

Флот после Февраля превращается в эдакую казацкую вольницу, где Дыбенко — атаман. Ражий наглый малый, старослужащий — шестой год во флоте, зычный бас — матросам нравится. Федор Раскольников, товарищ по Центробалту, описывает его так: "В полной пропорции с богатырским сложением он обладал массивными руками, ногами, словно вылитыми из чугуна. Впечатление дополнялось большой головой с крупными, глубоко вырубленными чертами смуглого лица с густой курчавой бородой и вьющимися усами. Темные блестящие глаза горели энергией и энтузиазмом, обличая недюжинную силу воли..."

Из дезертиров в атаманы

Балтийский флот к тому времени — пиратская республика внутри государства. Многие, в том числе сам Дыбенко,— обычные дезертиры. Если есть маузер — есть спирт и кокаин. На клеши нашивают перламутровые пуговицы, девицам дарят шубки с чужого плеча.

Летом 1917 года в Гельсингфорсе председатель Центробалта Павел Дыбенко переносит на руках по узким лестницам с корабля на корабль посланницу Ленина Александру Коллонтай. Встреча перерастает в роман. Модница, генеральская дочка, она давно уже бросила мужа и сменила с тех пор немало кавалеров. Ей 45, ему 28. На вопрос одной из западных корреспонденток: "Как вы решились на отношения с Павлом Дыбенко, ведь он был на 17 лет моложе вас?" — Коллонтай ответила: "Мы молоды, пока нас любят!"

Любовь между красавцем матросом и валькирией революции быстро стала притчей во языцех. Тем более что Александра Михайловна после Ленина самая узнаваемая в партии.

В письмах Дыбенко к возлюбленной не узнать жестокого баталера: "Как бы мне хотелось видеть тебя в эти минуты, увидеть твои милые очи, упасть на грудь твою и хотя бы одну минуту жить только-только тобой". Он обращался к ней "Мой Ангел!" — именно так, с большой буквы. Из дневника Коллонтай: "Люблю в нем сочетание крепкой воли и беспощадности, заставляющее видеть в нем "жестокого, страшного Дыбенко". Это человек, у которого преобладает не интеллект, а душа, сердце, воля, энергия... Я верю в Павлушу и его Звезду".

"Звезда" Павлуши достигла апогея, когда он, председатель Центробалта, выполнил приказ Военно-революционного комитета Петроградского совета и отправил в Неву военные корабли из Кронштадта и Гельсингфорса. В столицу по железной дороге уехал сводный матросский отряд из Финляндии.

Этой массе Временному правительству противопоставить было нечего. Власть перешла к большевикам, а матросы стали их своенравной опорой, чем-то похожими на "лейб-компанию" (так называлась группа гвардейцев, что в 1741-м возвела на престол Елизавету Петровну). Можно найти сходство и со стрельцами времен царевны Софьи. Матросы в основном — анархисты. И тем не менее они самые боеспособные бойцы Ленина и Троцкого.

Морякам доверяли важнейшие задачи: охранять Казначейство, продовольственные поезда, погреба Зимнего дворца. Когда в городе вспыхнули винные погромы и солдаты петроградского гарнизона напивались до безумия, только матросы бестрепетной рукой выливали коллекционные вина в Неву и легко разгоняли любую толпу, не останавливаясь перед расстрелом.

Дыбенко становится народным комиссаром по морским делам. Именно матросы Павла Ефимовича разогнали Учредительное собрание (знаменитое — "караул устал"), а потом расстреляли из пулеметов демонстрацию в защиту первого свободного русского парламента.

Но военморы постепенно вышли из повиновения Смольному. Район Английской набережной и Крюковских казарм становится матросской вотчиной. В Петрограде начинается настоящая пугачевщина. По собственной инициативе матросы проникают в Мариинскую больницу, где содержатся привезенные из Петропавловской крепости бывшие министры Временного правительства Андрей Шингарев и Федор Кокошкин, и закалывают их штыками.

К зиме 1918 года все окрестные "буржуйские" квартиры уже разграблены. А большевистским пайком сыт и пьян не будешь. И как-то постепенно моряки ставят борьбу с контрреволюцией на коммерческую основу. Например, ловят офицера и под страхом смерти заставляют собирать выкуп. Жертвы, естественно, в поисках денег бросались к знакомым. Братишки-матросы при этом отслеживали квартиры побогаче, чтобы потом прийти с обыском. Собрал ты деньги или нет, финал всегда был одинаковый. Офицеров вывозят за город и расстреливают.

Франтоватый, обвешанный золотом матрос с разодетой в "трофейное" девицей становятся обычными уличными персонажами. Именно тогда Александр Блок написал: "Скользили мы путем трамвайным.// Я керосин со службы вез,// Ее ж с усердьем чрезвычайным// Сопровождал, как тигр, матрос.// Вплоть до колен текли ботинки,// Являли икры вид полен.// Взгляд соблазнительной кретинки// Светился, как ацетилен".

Переломным стал момент, когда немцы, нарушив перемирие, в конце февраля 1918 года начали наступление на Нарву и Псков. Навстречу им бросили сводный отряд краснофлотцев Дыбенко. На путях матросы нашли цистерну со спиртом. Но открыть не смогли, прострелили и пили спирт прямо из дырочек. К платформе Веймарн все были уже мертвецки пьяны. И решили сорвать злобу на тех, кто ждал поезда на Петроград. Расстреляли всех.

Матросы разбежались, Дыбенко был арестован. Прокурором по его делу должен был выступить знаменитый большевистский каратель Николай Крыленко. Александра Михайловна спасает своего возлюбленного. Она бросается в ноги к Крыленко, к Троцкому. Во всех газетах появляется сообщение: А. Коллонтай и П. Дыбенко сочетались первым в истории Советской России официальным гражданским браком.

Дыбенко в итоге исключают из партии, но отпускают из-под ареста под поручительство теперь уже законной жены. А к весне 1918-го с матросами как организованной силой покончено. "Братишек" под конвоем латышских стрелков отправляют на фронт или возвращают в Кронштадт.

Из комдива в палачи

Дыбенко посылают на Украину — комполка, потом — комдивом. Письма Коллонтай он пересылает теперь со специально отряженным ординарцем: он всевластен в отвоеванных землях, у него и штат обслуги, и бронепоезд. Он — ей: "Шура мой Голубь, знаешь ли ты, что происходит в моем растерзанном сердце?" Она — в ответ: "Ты мой самоцветный камень, но чтобы самоцветный камень получил свой блеск, надо придать ему грани. А твой организм уже поддается разъедающему яду алкоголя!"

Весной 1921 года моряки окончательно поняли: большевики их обманули. Начался Кронштадтский мятеж, где бывшие офицеры и бывшие матросы выступили против власти вместе. Две группы Красной армии, Северная и Южная, должны были штурмовать Котлин от Горской и Ораниенбаума. Между островом и берегом 6 километров ледяной равнины, цепь фортов. Каждый из них огрызается огнем пушек и пулеметов. Снаряды линкоров пробивают огромные полыньи, которые тут же затягиваются ледяной крошкой.

Главную ударную силу Южной группы составляла дивизия Павла Дыбенко. Балтийский матрос давно уже стал красным командиром, но власть все еще оставалась холодна к бывшему клешнику. За взятие Перекопа его не наградили, в партии не восстановили. Кронштадт для Дыбенко — единственный шанс оправдаться перед властью. Красный командир не жалел сил и людей. За атакующими цепями шли заградотряды с пулеметами.

Он стал комендантом побежденного Кронштадта. За время его правления было расстреляно 2 тысячи человек, а 6 с половиной отправлено по лагерям. Именно за Кронштадт Павел Дыбенко получил наконец свою первую боевую награду — орден Красного Знамени. А в следующем году был восстановлен в партии.

Весной 1922 года началось массовое выселение жителей Кронштадта. Балтийских моряков отправляли на другие флоты, гражданских селили подальше от моря — в Центральной России. Рассеяли по стране даже участников штурма. Ничто и никто не должно было напоминать власти о вечно бунтующем и непокорном Кронштадте. Балтийские матросы, буревестники революции, должны были навсегда уйти в прошлое.

Дыбенко продолжает служить на командных должностях в Красной армии. Коллонтай он изменял, и они вскоре расстались: "Стоит тебе выпить пустяк и ты теряешь умственное равновесие. Ты стал весь желтый, глаза ненормальные..."

Он пытался застрелиться, но как-то обошлось. С тех пор сменил еще двух жен и множество любовниц. Пьянствовал, своевольничал так, что Михаил Фрунзе приказал "неусыпно наблюдать за Дыбенко". Впрочем, следующему наркому, Климу Ворошилову, такие простые, горячие красные командиры нравились. Дыбенко получает корпус, руководит Артиллерийским управлением Красной армии и, наконец, Ленинградским военным округом. Он беззаветно предан "родной коммунистической партии", хотя и устраивает пьяные кутежи с проститутками в "Национале".

В 1937 году в качестве одного из судей он приговаривает Тухачевского к расстрелу. А в 1938-м арестовывают и его самого — за шпионаж в пользу США. Напрасно он оправдывается, мол, "американского языка не знаю". Его долго и страшно пытали и расстреляли в июле 1938-го...

В наших бунтах, бессмысленных и беспощадных, неизменно и из ниоткуда на разных исторических витках появляются "лихие люди" — от Степана Разина и Павла Дыбенко до участников организованных бандитских группировок. У современников ничего, кроме ужаса и оторопи, они не вызывают. И только потом, спустя годы, возникает романтический интерес к разбойникам и лихоимцам: ""По приказу товарища Троцкого!" "Есть!" — повернулся и скрылся скоро, и только на ленте у флотского под лампой блеснуло — "Аврора"". Неужели мы никогда с этой романтикой не простимся?