Василий Степанов о фильме «Неизвестный известный» Эррола Морриса

Во время премьерных показов "Неизвестного известного" в Венеции публика покидала зал недовольной. Что здесь делает эта, хоть политически верная и социально близкая, но все-таки тележурналистика? Старейший кинофестиваль — а тут на тебя смотрит гигантская голова дважды (1975-1977, 2001-2006) министра обороны США, бушевского "ястреба" Дональда Рамсфельда во весь невероятный экран муссолиниевского Дворца кино. И имя режиссера-классика, автора много кем почитаемой "Тонкой голубой линии" в титрах тут едва ли было надежной порукой. Что сказать — с портретом уважаемого мистера Рамсфельда у Эррола Морриса действительно вышла некоторая заминка.

Автор, прежде коловший реальность как орехи, доставая крупицы истины из твердых скорлупок удобной лжи, взялся за героя, который оказался миражом. А кто поймает призрака? Рамсфельд на экране предстает чрезвычайно натренированным иллюзионистом, который запутывает автора и зрителя в словах и формулировках, выполняет все просьбы режиссера (например, читает собственные служебные записки), отвечает на все вопросы, но не проговаривается по сути ни разу "Почему все-таки такая одержимость Ираком и Саддамом? — спрашивает Моррис. "О, я вижу, как вам нравится слово "одержимость"", даже глаза блестят!" — отвечает Рамсфельд, а затем исчезает, оставляя после себя на экране улыбку не хуже, чем у Чеширского кота. На плакатах фильма напишут: почему этот человек улыбается? Кажется, Моррис до сих пор не знает.

После окончания работы над "Неизвестным известным" режиссер дал несколько больших интервью, в которых фактически признался, что оказался бессилен перед постмодернистским словесным талантом Рамсфельда. Эррол Моррис — эмпирик, принципиально действующий напрямую, избегающий подтасовок и кавычек. И его магия держится на отрицании всякой игры: человек сам свидетельствует против себя, такова его природа. Не нужно путать и провоцировать.

"О, я вижу, как вам нравится слово "одержимость"", даже глаза блестят!" — отвечает Рамсфельд, а затем исчезает, оставляя после себя на экране улыбку не хуже, чем у Чеширского кота

Моррис одержим жанром интервью и даже запатентовал специальную машину для таких съемок — Интерротрон: название из сочетания слов "интервью" и "террор". Она представляет собой телесуфлер, на экран которого вместо текста проецируют лицо интервьюера: так режиссер добивается того, что его герои смотрят точно в камеру, прямо в глаза зрителя. Десять лет назад в фильме "Туман войны" (2003) эта машина заставила Роберта Макнамару, министра обороны в 1961-1968 годах, квалифицировать себя как военного преступника (а ведь милейший человек, первый гражданский интеллектуал во главе военного ведомства США). С другим министром обороны этот номер не прошел.

Из собеседника Моррис превратился в зрителя, пораженного утонченным жонглированием словами. "Отсутствие доказательств — еще не доказательство отсутствия" — это про мифическое оружие массового уничтожения в Ираке. "Я их не читал, ведь я не юрист" — это про законодательные акты, разрешающие пытки подозреваемых в терроризме.

"Неизвестный известный" интересно смотреть как второй акт истории десятилетней давности, продолжение "Тумана войны". Макнамара тоже вел неправедную войну, Вьетнам стоил миллиарды долларов и десятки тысяч жизней. Но у него хватало мужества и ума, чтобы не только оправдывать свои действия, но задаться моральными вопросами. Сказать себе и другим, где именно он ошибся. Не то чтобы удельный вес его слов (люди любят болтать — это Моррис в них и ценит) выше, чем Рамсфельда, но он хотя бы попытался осознать собственное место в истории, не постеснялся собственной слабости.

Больше всего на свете Морриса беспокоит публичное отрицание самой идеи познания, существования некой объективной истины

Что зафиксировал Интерротрон Морриса в "Неизвестном известном"? О чем это вообще? О невозможности Рамсфельда быть честным и наедине с камерой? Или, может, о деградации политического поля в отдельно взятой стране? Или о чем-то большем? О человеке и его неискоренимой способности выворачивать факты наизнанку, заучивая удобное и забывая неудобное. Обволакивающая магия слова — одна из центральных тем для Морриса. В случае с Рамсфельдом он наблюдает, как брильянтин красивых слов приглаживает самые непотребные завихрения мыслей и деяний: "Отсутствие доказательств — еще не доказательство отсутствия" — это вообще-то слова Карла Сагана о возможности существования внеземной жизни. Вселенная большая, мало ли что. Для министра обороны США вселенная возможностей — это Ирак.

Больше всего на свете Морриса беспокоит публичное отрицание самой идеи познания, существования некой объективной истины. На экране визуальной метафорой словопотока, укрывающего собой правду мотивов и поступков, становится снегопад над игрушечным монументом Вашингтона. Это снег служебных записок, написанных и прочитанных речей, снег телевизионной картинки, снег, под которым уже не различить причину и следствие, известное и неизвестное. "Свободные люди свободны в своем праве совершать ошибки",— говорит Рамсфельд, улыбается и уходит.

Программа "Свободная мысль"

Все программы ММКФ

20 фильмов, которые нельзя пропустить // Выбор Игоря Гулина

Расписание на www.moscowfilmfestival.ru