Силач есть — ума не надо
"Поддубный" в российском прокате
Премьера кино
В прокат вышел фильм "Поддубный", посвященный "русскому Гераклу", кавалеру орденов Почетного легиона и Трудового Красного Знамени, заслуженному артисту и заслуженному мастеру спорта РСФСР, шестикратному чемпиону мира, не ведавшему поражений борцу и просто запорожцу Ивану Поддубному (1871-1949). МИХАИЛ ТРОФИМЕНКОВ удивился, почему в титрах наряду с режиссером Глебом Орловым ("Яйца судьбы"), сценаристом Юрием Коротковым и исполнителем главной роли Михаилом Пореченковым не значится советский драматург ("Кремлевские куранты") Николай Погодин.
Есть сюжеты, берясь за которые авторы обрекают себя на сравнение с уже снятым, каноническим фильмом. Избежать поражения в неизбежной борьбе с каноном можно, только оспорив его — в данном случае оспорив очаровательного "Борца и клоуна" (1957): снимать его начал по сценарию Погодина знаменитый Константин Юдин, а закончил после его смерти великий Борис Барнет.
Погодин построил сценарий на контрасте героев-друзей, немного напоминающих Лорела и Харди: тонкого и артистичного Дурова и могучего и доброго Поддубного. В "Поддубном" места клоуну не нашлось. Но в скором будущем фильм "Дуров" нам вряд ли грозит. Дуров славился дерзкими издевками над тупым и злобным начальством, а в "Поддубном" управленцы Российской империи, за исключением одного комичного старика, умницы и патриоты. Спора между двумя фильмами не вышло, зато сравнивать их — милое дело.
"Мими",— робко обращался колосс к акробатке, с первого взгляда покорившей его детскую душу, у Погодина. "Да какая я Мими! Просто Маруся",— отвечала актриса Ия Арепина. "Да какая я Мими! Просто Маша",— смело оспаривает ее в "Поддубном" Катерина Шпица.
Правда, у Погодина борец терял свою любовь, рухнувшую по вине хозяина цирка, с трапеции, едва успев обрести ее. А Коротков дал им возможность пожить вместе и сделал Мими жертвой маниакально-депрессивного психоза Поддубного.
"Отец обещал о меня оглобли обломать" — проходная реплика у Погодина производила комический эффект в силу своей случайности: страшно подумать, что за отец у богатыря. Коротков на всякий случай повторяет репризу дважды.
Дважды, как и у Погодина, герой сходится на арене с коварным французом Буше, натершимся оливковым маслом. Правда, перед матчем-реваншем соперник пытается вывести Поддубного из строя, не подослав к нему, как у Погодина, прелестную мамзель, которой поручено напоить колосса, а натравив на ночной парижской улице банду апашей. Что поделать: бенефис мамзель был невозможен изначально — авторы не раз акцентировали кристальную трезвость Поддубного.
Зато лучшую сцену — возвращение Поддубного в цирк, из которого он сбежал на родной хутор,— наши современники решились несколько переписать, безнадежно убив в ней главное — магию цирка. Ведь в любом байопике важно не о ком он, а о чем. Погодин писал о мороке, проклятии и чуде циркового искусства. Его цирк был суров и жесток — в грим клоуну запросто могли подмешать известь,— но в самом его воздухе было нечто волшебное: глотнув его однажды, становишься пленником манежа и кулис пожизненно.
"Поддубный" — фильм о том, как герой отстаивает спортивную честь России за границей. До революции, по заданию "партии и правительства", в Париже. После революции, по собственной инициативе, поддавшись мечтам о красивой жизни, в США, где менеджеры его облапошат, и, продав все свои награды, борец чуть ли не "вплавь за пароходом" помчится на родину.
Вообще-то родину любят все нормальные люди: это никак не характеристика именно Поддубного. Но транслировать эту любовь посредством нравоучительных баек, конечно, гораздо проще, чем объяснить, ничего не проговаривая вслух, как совершается волшебное превращение грузчика-босяка в артиста. Но безнадежнее всего испорчен эпизод, в котором Поддубный молится перед решающим парижским матчем. Показали бы лучше, как герой — в "Борце и клоуне" он хвастался этим своим умением — крестится двухпудовой гирей: оно и душеспасительно было бы, и эффектно.