Анна Наринская о документальном фильме «Девяностые: последнее великое десятилетие?»

О том, что телеканал National Geographic показал документальную ленту в трех частях c помпезно-вопросительным названием "The '90s: The Last Great Decade?", я узнала из журнала Vanity Fair. Там рецензию на него (а вернее, колонку о "спецдевяностнической" ностальгии) написал Джеймс Уолкотт, знаменитый критик современных медиа, статьи которого — о раскрутке скандала с Моникой Левински, например, или о пузыре доткомов — я читала в этом журнале в те самые девяностые.

Vanity Fair, надо сказать, входит в мой личный пакет "спецдевяностнической" ностальгии. Я стала читать этот журнал в Нью-Йорке в начале того самого десятилетия на фоне постоянных разговоров о том, что его главная редакторша Тина Браун переходит в The New Yorker и, ах, что же она со своей попсовостью сделает с этим опорным пунктом интеллектуализма.

Благодаря Vanity Fair я поняла, например, что певицу Мадонну правильнее и, главное, интереснее всего рассматривать как явление социальное, а не музыкальное, а у войны в Заливе есть, кроме прочего, такое последствие, как внезапно возникшая мода на брюнеток. (Именно этот подход поклонники "подлинного" "Нью-Йоркера" настойчиво осуждали и именно он кажется мне исключительно продуктивным и по сей день.)

Потом, во второй половине девяностых, я работала для Vanity Fair в Москве. Помогала, например, писателю Эндрю Коуберну расследовать историю про контрабанду плутония (тогда была популярна идея, что ядерные заряды из российских подводных лодок раскупают как горячие пирожки террористы всех мастей). Самое скучное мы, конечно, оставили "на потом" и в итоге последние несколько дней работы метались по кабинетам МИДа и Министерства атомной энергетики, охотясь за официальным комментарием. Всюду нас встречали улыбчивые молодые чиновники, увиливавшие от любых ответов по теме, но охотно признававшиеся в любви к роману Теккерея и недоверчиво пожимавшие плечами в ответ на уверения, что в Америке журнал более знаменит, чем книга, в честь которой был назван. Соединение сталинской мебели и еще не убранных со столов вертушек, запаха Le Male Жана Поля Готье и дешевого растворимого кофе, предложения выпить виски в полдень и заинтересованное обсуждение поступков Бекки Шарп — одна из самых выразительных мизансцен "моих" девяностых.

Теперешний Vanity Fair, хоть им c 1992 года бессменно руководит наследовавший Тине Браун Грейдон Картер, кажется мне бледной тенью издания тех лет. И я не могу точно определить, справедлив ли этот мой взгляд или это очередная аберрация, самообман типа "у нас была великая эпоха", а все теперешнее всему тогдашнему в подметки не годится.

Правда, создатели фильма о "последнем великом десятилетии", хоть и ставят в конце заголовка вопросительный знак, с уверенностью называют это время "десятилетием невероятного многообразия и бьющей фонтаном креативной энергии", а также временем "уничтожения последних социальных преград". Актер Роб Лоу, экс-госсекретарь США Колин Пауэлл, актриса Сюзан Сарандон, актер Мэтью Перри, бывший премьер-министр Великобритании Тони Блэр, певица Кортни Лав, рэпер Ванилла Айс, комик Арсенио Холл, уволенная из Белого дома стажерка Моника Левински, писатель Дуглас Коупленд — все они и множество других "девяностников" в один голос утверждают, что жизнь прожита не зря, если ее сознательная, но не престарелая в то же время часть пришлась на это десятилетие.

Несмотря на такое количество звездных участников и впечатляющую и хорошо смонтированную хронику, про этот фильм нельзя с уверенностью сказать, хороший он или не очень. (Но если уж необходимо: сначала, скорее, хороший, а к концу, когда вроде бы уже надо делать выводы — не очень.) Зато можно без колебаний заявить, что он до клаустрофобичности американский. Последнее, правда, делает его в некотором роде даже более интересным, потому что дает возможность сопоставить и понять, что Америка считает важным про себя и что считаем про нее важным мы. В этом фильме есть операция в Сомали, но нет войны в Югославии, есть "Х-files", но нет "Twin Peaks", есть шоу Джерри Спрингера, но нет MTV. Из "заграничного" там есть смерть принцессы Дианы и нет ничего про Россию.

Впрочем, неправда. Про Россию, вернее, про Советский Союз, вернее, про его освободительное отсутствие — весь этот фильм практически и есть.

Американцам очень легко определить, что такое их девяностые. Их девяностые длятся с 22 декабря 1989 года до 11 сентября 2001-го. От падения Берлинской стены до падения Всемирного торгового центра. От конца холодной войны до начала войны с террором. То есть для них это был "отпуск, который предоставила история", как выражается один из участников, десятилетие, когда некого было бояться. И именно поэтому это десятилетие дало столько обещаний — выполненных и нет. От непредставимых до того технологических прорывов (многие из которых, вроде GPS, являли собой примененные в быту военные разработки) до возможности заниматься сексом хоть до ста лет и к тому же никогда не грустить (стоит только принять соответствующие таблетки); от вероятности полного расового равенства (уж во всяком случае в поп-музыке) до шанса моментального обогащения (стоит только нажать нужную компьютерную клавишу в нужный момент).

И если пытаться вычленить в этом фильме, нет, не главную мысль, а главную задачу, то это попытка нащупать — когда же все пошло не так, когда была сделана главная ошибка. В феврале 1993-го, когда после взрыва в гараже Всемирного торгового центра удовлетворились просто арестом непосредственных исполнителей? Или в сентябре того же года, когда потерпевшие поражение в битве при Могадишо американские войска ушли из Сомали, продемонстрировав всему миру и лично Усаме бен Ладену (который вроде бы поставлял оружие и советников враждебным американцам силам), что их можно вот так запросто победить? Или в 1997-м, когда откровенное и вполне "предсказательное" интервью бен Ладена CNN не вызвало практически никакого интереса — ни телезрителей, ни спецслужб? Разумеется, ответа на эти вопросы быть не может. И вообще ввиду очевидности того, что любое безвременье, любая неоформленность неизбежно прорастает трагедией, эти конкретные вопросы кажутся мелкими и ненужными.

Хотя — вот если бы мы снимали подобный фильм о наших девяностых. Ведь мы бы тоже не смогли не поддаться соблазну найти ту конкретную точку, тот поворот, после которого все пошло не так. Когда вот это — то, по поводу чего можно "конкретно" всплескивать руками и ахать — произошло? В 1993-м? В 1996-м? В 1999-м? Когда?

Проект канала National Geographic «The '90s: The Last Great Decade?»