Депутат Госдумы Валерий Язев — о том, как снятие энергетического эмбарго с Ирана скажется на России. Беседовала Светлана Сухова

Вероятность снятия энергетического эмбарго с Ирана породила немало слухов о возможных последствиях, в числе которых, например, фигурирует и резкое снижение цен на нефть, что, конечно, не замедлит отразиться на российском бюджете и экономике

Какие из прогнозов реальны, а какие — нет, "Огонек" поинтересовался у человека, бывшего одним из авторов создания "газового ОПЕК", ныне первого зампредседателя комитета по природным ресурсам, природопользованию и экологии Госдумы России Валерия Язева.

— Валерий Афанасьевич, прозвучало немало тревожных прогнозов относительно того, как Иран может повлиять на мировой рынок нефти и газа...

— Да, эксперты нервничают. Мотивы, по которым США пошли на такой шаг, запутаны, а его последствия малопредсказуемы. Россия соглашение поддержала, при этом ясно понимая, что с помощью этого инструмента будут действовать против нее. США в выигрыше — они получили колоссальное количество уступок от Тегерана, по сути, за ничто. Иран в обмен на снятие санкций должен сдавать обогащенный уран, затормозить ядерные исследования, бороться с ИГИЛ. Все это может привести к дестабилизации обстановки в регионе, где споры политиков имеют тенденцию перерастать в общественные беспорядки и вооруженные столкновения. Что касается влияния перспектив иранского экспорта нефти и газа на мировые рынки, то здесь также не все однозначно. Неясность присутствует, несмотря на то что нефтегазовые рынки имеют много регуляторов, казалось бы, обязанных защищать их от перегрева и переохлаждения.

— И все же: иранский фактор больнее бьет по нефтяному или газовому экспорту из России?

— Это все равно, что спросить: какую ногу лучше ампутировать — правую или левую? В обоих случаях — калека. Впрочем, воздействие "иранского фактора" не будет иметь столь трагичных последствий. Уж точно для мирового рынка нефти. Достаточно просто посчитать: в среднесрочной перспективе Иран способен увеличить добычу нефти примерно на 1 млн баррелей в день. В мире сегодня добывается в сутки 94-95 млн баррелей, стало быть, иранский прирост составит около 1 процента. Если бы этот процент был связан с реализацией нефти из стратегического резерва США на внутреннем рынке, то эффект был бы заметный. Так было, например, в 2008 году. Но "иранский процент" драматических эффектов на рынке нефти не вызовет. Легкую "рябь" в интересах биржевых спекулянтов может, конечно.

А вот с влиянием Ирана на рынок газа все сложнее, но преимущественно в долгосрочной перспективе. По данным компании ВР, доказанные запасы газа в Иране превышают российские — 34 против 32 трлн кубометров. У России статистика иная: считается, что доказанных запасов газа в России — 48 трлн кубометров, а в Иране — около 26 трлн. Что, конечно, тоже немало. Но одно дело — запасы, другое — добыча. И уж совсем иное — транспортировка больших объемов на отдаленные рынки. Иран добывает около 170 млрд кубометров в год (для сравнения: Россия — 580, США — 750). При этом практически весь газ потребляется на внутреннем рынке или сжигается. Газ в энергетическом балансе Ирана составляет 61 процент, а 37 процентов — нефть. Если экономическое развитие Ирана ускорится, то потребности страны в углеводородах только возрастут. Что же до экспорта иранского газа, то его возможное увеличение беспокоит не Россию, а Катар — иранского соседа по региону. Ведь обе страны де-факто "сидят" на одном месторождении и имеют близкие по объемам запасы. Следовательно, можно ожидать конкуренции в сегменте сжиженного природного газа (СПГ). Другое поле для конкуренции — турецкий газовый рынок. Иран сегодня поставляет на него около 9 млрд кубометров газа в год, а Россия — 27. Но Ирану при наличии благоприятных условий кредитования проще направить в Турцию дополнительные объемы газа, чем России. И вот это обстоятельство может ухудшить экономику российско-турецких газотранспортных проектов, сократив доходы именно российской стороны.

— Да, "Южный поток" уже свернут... Будет ли, на ваш взгляд, реализован в такой ситуации "Турецкий поток"?

— Скажем так: его судьба под вопросом. Лично я не понимаю, какая экономическая выгода от этого трубопровода. Но политическая целесообразность очевидна. С другой стороны, следует помнить, что совместный бизнес может не только сплотить партнеров, но и разъединить. Кроме того, как вы помните, отказ от строительства "Южного потока" совпал с изменением модели закупок российского газа Евросоюзом. Если раньше "Газпром" заключал эксклюзивные контракты на поставку с каждым из импортеров, то теперь ожидается единый контракт от ЕС. Это обусловлено принципами построения общего рынка газа в Евросоюзе. С такой инициативой, по меньшей мере, выступает Дональд Туск, и она в том или ином виде пройдет, хотя и нарушает нормы ВТО. Но последнее уже давно никого не смущает, в том числе апологетов либерализма в международной торговле. Российский проект предполагает создание на границе с Грецией газового хаба для распределения газа в Европу (вот только чем не устраивает вместительный хаб в австрийском Баумгартене?). При таком раскладе можно было бы продавать газ и на границе с Украиной, чего много лет добивались и Брюссель, и Киев. Пускай бы сами европейцы мучились с украинским транзитом! Конечно, в этом случае Россия теряла бы на нем деньги, но зато серьезно сэкономила бы на строительстве газопроводов. Видимо, политика все же сильнее бизнеса... Россия поддержала притязания Турции стать эдаким крупным нефтегазовым узлом для Европы. Впрочем, строительство "Турецкого потока" пока приостановлено, а начато обсуждение возможности строительства третьей и четвертой нитки "Северного потока" через сильно напуганную надуманной российской угрозой Балтику.

— Приостановили из-за "иранского фактора"?

— Иран в данном случае, думаю, ни при чем. Первая причина — изменение политического расклада сил в Турции и формирование коалиционного правительства. Не с кем подписывать межправительственные соглашения, а раньше подписать не могли, так как партия Эрдогана на парламентских выборах могла бы набрать еще меньше голосов и соглашение в этом случае все равно не было бы ратифицировано (договориться с коалицией всегда крайне сложно). Вторая причина — Турция уже не хочет быть только транзитером газа, а хочет участвовать в его международном распределении. Появление турецко-иранских газовых проектов еще больше оживит торг. Третья причина — неготовность и нежелание руководства Евросоюза к приему российского газа из "Турецкого потока". Нет инфраструктуры. Наши хождения по мукам с невозможностью использовать газопроводы OPAL и NEL для прокачки всего объема газа "Северного потока" — наглядный урок того, что гладко бывает только на бумаге... Обратите внимание, российские газотранспортные проекты нацелены на регионы с наибольшей положительной динамикой импорта — это Турция (годовой рост потребления газа свыше 6 процентов) и северо-запад Евросоюза, где большие объемы потребления газа и самые высокие темпы снижения собственной добычи. Так что расчет верен при всем том, что в Европе использование возобновляемой энергии растет, а потребление газа снижается. С 2010 года оно опустилось более чем на 20 процентов. А себестоимость получения электричества из солнечной энергии за последние 10 лет сократилась в 4 раза. С другой стороны, предложение газа в Европе по-прежнему опережает спрос. По нефти — та же картина. Так что Иран в среднесрочной перспективе смог бы поставлять в Европу лишь 15-20 млрд кубометров газа в год. Это на пределе его возможностей, да еще и в перспективе до 2020-2025 годов и при условии, что в восстановление и строительство иранской газовой инфраструктуры будут вложены около 100 млрд долларов. Так что все сегодняшние страшилки о газовой экспортной экспансии Ирана — обычная спекуляция и, не исключено, попытка поиграть на цене голубого топлива, в том числе и российского происхождения. Позиция США здесь также неоднозначная. Они, с одной стороны, приветствуют возможности снижения зависимости Евросоюза от российского газа, но с другой — отнюдь не ликуют по поводу возможных поставок иранского газа в Пакистан, Индию, Китай...

— Россия в последнее время пытается активизировать нефтегазовое сотрудничество с Китаем. Но строительство газопровода "Алтай" опять отложили...

— Это не влияние "иранского фактора", а политика Пекина. Китай получает сегодня из Средней Азии, в основном из Туркмении, около 30 млрд кубометров и почти столько же в виде сжиженного газа из разных точек мира, но главным образом из Катара. Во всех случаях иранский газ потенциально может усилить конкуренцию туркменскому трубопроводному газу и катарскому сжиженному. Я участвовал в переговорах с китайцами и могу утверждать, что переговорщики они сильные, своего умеют добиваться всеми путями. Например, как бы ни была нужна КНР нефть по ВСТО (трубопроводная система "Восточная Сибирь — Тихий океан".— "О"), свою часть трубопровода они так и не построили. Что до газа, то они явно предпочитают наращивать добычу в самом Китае (135 млрд кубометров в прошлом году, а в этом еще плюс почти 8 процентов). С импортом из России они явно не торопятся. Я не исключаю, к слову, что иранский газ частично в перспективе тоже окажется в Китае. Все же спрос на голубое топливо в КНР растет...

— А по другим данным, падает. Китайский рынок и биржи вот уже какой месяц лихорадит...

— В 2014 году добыча газа в Китае возросла почти на 8 процентов, а спрос — почти на 9. Это статистика. В текущем году ситуация сложная главным образом из-за существенного снижения цены на СПГ. По этой причине экспорт СПГ из США по уже полученным разрешениям становится невыгодным. Задачу постепенной замены угля на чистую энергию Китай решает развитием ветряной и солнечной энергетики. Несмотря на замедление темпов роста экономики КНР, тренд спроса на нефть и газ в Китае будет положительным. Словом, Китай останется в числе мировых лидеров потребления энергоресурсов. Но это не означает, что в Пекине не считают деньги и не хотят сэкономить, где можно. Они прагматично оценили ситуацию и решили, что 38 млрд кубометров газа, которые Россия им обещала поставить по "Силе Сибири", в ближайшей перспективе им хватит, поэтому с "Алтаем" можно и не спешить.

— Как сокращение спроса на газ со стороны Китая и Европы скажется на российском внутреннем рынке газа?

— Если бы такой рынок был... Есть квазирынок с директивным регулированием и запланированным с 2016 года ежегодным ростом цены примерно на 8 процентов. Вопрос в том, в какой момент будет достигнут предел в возможности россиян за этот газ платить. 10-15 лет назад говорили о необходимости поднять внутреннюю цену на газ до равнодоходной с экспортной, но сейчас, конечно, не самый лучший момент, чтобы добиваться этой цели, хотя она может быть достигнута сама собой: выравнивание цен может произойти по той причине, что экспортная стоимость газа падает.

— В сухом остатке: Иран не способен обрушить цену на нефть и газ?

— С большой долей вероятности — нет, но нестабильность на Ближнем Востоке всегда может взвинтить цены на углеводороды. При всем этом США дают такой прогноз цены на нефть на ближайшую перспективу — 56 долларов за баррель в этом году и, может быть, 60 долларов к 2018 году. На мой взгляд, это более реалистично, чем российский сценарий роста цены до 65-80 долларов. При этом добыча нефти в среднесрочной перспективе будет расти не столько за счет Ирана, сколько за счет сланцевой нефти в США и добычи черного золота в Венесуэле, где крупнейшие в мире запасы нефти. Иран на этом фоне не входит даже в десятку лидеров. Судите сами: он добывает 3,6 млн баррелей в день, Россия — почти 11 млн баррелей, США — 12 млн баррелей (при этом потребляют 19 млн). Но добыча — это одно, а вот накопленные запасы — другое: эксперты опасаются такого фактора, как иранские танкеры с нефтью...

— Так это не миф?

— Скоро увидим...

— Вы верите, что Иран может разом выбросить миллионы тонн нефти на рынок из "припасенного"?

— Эту нефть еще нужно суметь продать. Хотя эти танкеры, по слухам, уже контрактуют китайцы. Они любят скупать дешевую нефть для увеличения своих запасов. Но иранского торгового нефтяного резерва надолго не хватит, а дальше Ирану придется всерьез заняться модернизацией своего нефтегазового сектора и вводом в эксплуатацию новых месторождений. В любом случае кардинального слома рынка нефти из-за иранского фактора я не предвижу.

— А газа?

— В отличие от глобального рынка нефти глобального рынка газа де-факто не существует. Европейский рынок иранским газом не деформируется, там цена ограничивается спросом и, по сути, регулируется налогами. Рынок Азиатско-Тихоокеанского региона обрушить отсутствующим иранским СПГ невозможно. А если он и появится, то будет конкурировать с катарским. Нужно понимать, рынок СПГ в АТР очень упругий, особенно в условиях избытка дешевого угля, политики энергосбережения и быстрого роста возобновляемой и атомной энергетики. В отличие от ОПЕК в газовой отрасли нет организации, способной хоть как-то повлиять на ценовую ситуацию, выработать единые правила игры. Несколько лет назад ФСЭГ (Форум стран — экспортеров газа.— "О") разработал методические указания по ценообразованию, но дальше теории дело не пошло. И понятно почему: большинство членов организации находятся под сильным влиянием США. Кстати, забавно: сейчас во ФСЭГ председательствует Иран. В секретариате Энергетической хартии на второй позиции также находится иранец. Когда ФСЭГ задумывался (я был одним из авторов идеи), то намеревались с его помощью препятствовать сговору потребителей — тогда США и Евросоюза. Но поскольку все экспортеры газа связаны зарубежными инвестициями в добычу и транспортировку газа, говорить единым голосом участникам ФСЭГ не получилось.

— Что для российских экспортных планов может быть чувствительнее — рост сланцевой добычи в США или снятие эмбарго с Ирана?

— Сланцевая нефть уже "выстрелила": серьезно нарастить ее добычу вряд ли возможно. А последствия "иранского фактора" все же лежат больше в сфере политики, нежели экономики. Растущий Иран не нужен Израилю, Саудовской Аравии, Катару, Австралии, не говоря о США. Есть ощущение, что обещания по снятию эмбарго не будут исполнены в полной мере. Но Тегеран вынужден согласиться на явную "обманку" — ему некуда деваться. А иранская оппозиция может использовать снятие санкций как платформу для усиления своего влияния. США всерьез опасаются, что без сегодняшнего соглашения потеряют возможность влиять на разработки иранского ядерного оружия, а так есть оказия поставить процесс под контроль МАГАТЭ. Все бы ничего, но деструктивным фактором в нынешней ситуации оказывается ИГИЛ, воздействие которого растет день ото дня.

— Снятие эмбарго с Ирана может стать плюсом для российских энергоэкспортеров? Например, по части вхождения в иранские проекты...

— Значительных плюсов для российской экономики нет. И не только в сфере нефти и газа. Когда я был вице-президентом Азиатской парламентской ассамблеи, которую как раз и создали иранцы, я много общался с чиновниками из Тегерана. У них было две цели: добиться снятия эмбарго и создать Евразийское газовое трубопроводное кольцо с выходом своего газа в Европу и Китай. Так что сегодня, если эмбарго будет в полной мере снято, открываются и перспективы по исполнению второй "хрустальной" мечты. Ведь как ни крути, а от Ирана до основных рынков сбыта газа (Индия, Китай) ближе, чем от Ямала. Да и в атомной энергетике российским поставщикам в случае отмены эмбарго придется серьезно потолкаться локтями за иранские контракты — конкуренция с европейскими и японскими производителями оборудования и технологий для АЭС ожидается жесткая.

— Каков рецепт для России в такой ситуации?

— За последние годы на мировом рынке было немало серьезных перемен: сланцевый бум в США, спад потребления газа в Европе, рост потребления и цен на СПГ в Азиатско-Тихоокеанском регионе. А сейчас и там цены падают. Энергетические рынки находятся в динамике, но эта динамика не обусловлена Ираном. В Европе, например, ведущая тенденция — усиление конкуренции между газом, с одной стороны, и углем с возобновляемыми источниками энергии, с другой. Что естественно: вспомним, как быстро из "большой энергетики" была вытеснена нефть, а фотовольтаика (метод преобразовния солнечной энергии в электрическую.— "О") еще лет пять назад считалась дорогой игрушкой. Даже Международное энергетическое агентство, которое недавно говорило о "золотом веке газа", выпустило отчет, где засомневалось в его скором наступлении. России придется диверсифицировать рынки, менять ценовую политику, где-то придется чем-то и поступиться.

Беседовала Светлана Сухова